Антигона - [13]

— Как — Этеокла?

— Полиник всегда восхищался способностями Этеокла, но вместе с тем думал, что брат недостоин его. Вот этого-то Этеокл и не смог вынести.

— Как и ты, Исмена: тебе не перенести моего возвращения в Фивы.

— Я рада вновь видеть тебя, Антигона, но тебе здесь не место.

— По-твоему, я уже не фиванка?

— Ты изменилась. Клиос сказал мне в Афинах, что, сама того не ведая, ты ступила на небесную дорогу, но Фивы — очень трудный город, Антигона, Фивы подавляют и пригибают к земле. Этеокл сделал из Фив город с самыми высокими крепостными стенами.

— Они принесли Фивам счастье?

— Счастье Этеокла не интересует, Полиника — тоже. Этеокл жаждет могущества, Полиник выбил на своем оружии надпись: «Удовольствие или смерть». Речь, конечно, идет об удовольствиях в очень широком смысле.

— А ты, Исмена?

— Я единственная в семье, кто думает о счастье, о моем собственном счастье, которое я пытаюсь оградить от посягательств Этеокла, от властного смеха Полиника, от хитростей Креонта и от безграничной экстравагантности твоей души, Антигона. Поверь мне, уходи.

— Ты ненавидишь меня, Исмена?

— Конечно, я ненавижу тебя, я ненавижу тебя почти так же, как и люблю. Почему ты решила завладеть нашим отцом?

— Это я-то завладела нашим отцом?

— Конечно, а кто же еще? Когда он решил покинуть Фивы, мы должны были проводить его до крепостной стены и вернуться во дворец вместе, чтобы учиться жить без него. Так нет же, ты бросилась за ним, даже не задумываясь, смогу ли я, твоя сестричка, вынести то, что я потеряла вас двоих, что оказалась одна во дворце с двумя нашими братцами и Креонтом. Тебе хоть на минутку приходила мысль позвать меня с собой?

— Все произошло так быстро, Исмена… А ты бы пошла?

— Не знаю и никогда не узнаю, потому что ты меня не позвала, потому что ты посвятила себя Эдипу, бросив меня в Фивах. В ту минуту решились наши жизни, но свою я не выбирала, ее выбрали для меня ты, Эдип, который тоже не позвал меня. Неужели ты не могла придумать ничего получше, Антигона, чем пуститься в этот десятилетний путь со слепым, который не очень-то этого и просил?

В наших диких играх, когда мы играли с братьями и их друзьями, был еле заметный жест, который нам не могли не разрешить, — он позволял попросить в драке временную передышку. Я часто с помощью этого жеста давала Исмене, самой маленькой из нас, время передохнуть. Сейчас я воспроизвела его машинально, и Исмена, расхохотавшись, начертила мне на ладони условный знак.

— И хуже всего, — тут же продолжила она, — что ты ведь была внимательной старшей сестрой и прекрасно дралась, когда надо было защищать меня. И вдруг ты меня бросаешь и бежишь во все лопатки догонять нашего папочку в его бесконечных блужданиях. Я тоже любила Эдипа, я даже была его любимицей, но ты, став его священной дочерью, не оставила для меня места. Я же все это время, несмотря на то, что ты меня бросила, должна была жить и отвоевывать себе место в этом опасном городе, который ты покинула. Все эти десять лет я должна была самостоятельно разбираться с Креонтом, с Этеоклом, стараясь при этом не обидеть Полиника, а это нелегко, — каждый день.

Она раскрыла мне свои объятия, и, смеясь и плача, мы прижались друг к другу. Исмена, как обычно, первая пришла в себя:

— Не думай, что я с тобой помирилась, — заторопилась она. — Я еще приду, приду и выскажу тебе, что думаю. Ты теперь не будешь почивать на благих порывах.

Исмена выбежала из комнаты; тут же бесшумно открылась дверь, и К. произнес с необъяснимой улыбкой:

— Должен предупредить тебя, что я из тех, кто подслушивает у дверей, Клиос поэтому и отправил меня сюда. Исмена грубит, но она любит тебя, и у нее есть причина разговаривать с тобой подобным образом, потому что жизнь в Фивах труднее, чем ты думаешь.

Несколько минут мы молча смотрели друг на друга. К. понял: я доверяю ему.

— Ты, — сказал он, — не будешь подслушивать под дверями, за тебя это делать будем мы с Исменой.

Потом он предложил мне пойти посмотреть город и сказал, что поведет на гигантский рынок, который возвышается теперь там, где стояли раньше глинобитные хижины и в беспорядке раскинулись сады.

— Это один из трех городских рынков, — сказал К., — так придумал Этеокл. Он видел такие рынки на Востоке и устроил значительно лучше: сюда съезжаются отовсюду покупать и продавать, это новое богатство Фив.

На рынке меня со всех сторон обступили крики торговцев, разнообразные цвета и запахи, музыка — я попала в самую гущу толпы и растерялась. К. показал мне контролеров, которые стояли у дверей в центре каждого четырехугольника, на какие был разбит рынок, и следили за порядком. Они же получали с каждой сделки процент, причитавшийся городу.

— Эти люди и пополняют фиванские сундуки, благодаря им Этеокл собирается отбить готовящееся Полиником вторжение.

При этих словах я почувствовала дурноту, захотела уйти и, не мешкая, отправиться к Этеоклу. К. привел меня на просторную площадь посредине воинского квартала, в центре его стояла крепкая круглая башня.

— Вот Этеоклова крепость, отсюда он наблюдает за укреплениями, городом и рынками. Особенно — за рынками.