Античные мотивы - [7]

Какой навлечь позор!

Взять хоть Улисса, так он, между прочим,

И жил – как упростилось всё с тех пор!

1983

«Надгробие. Пирующий этруск…»

Надгробие. Пирующий этруск.

Под локтем две тяжелые подушки,

Две плоские, как если бы моллюск

Из плотных створок выполз для просушки

И с чашею вина застыл в руке,

Задумавшись над жизнью, полуголый…

Что видит он, печальный, вдалеке:

Дом, детство, затененный дворик школы?

Иль смотрит он в грядущее, но там

Не видит нас, внимательных – еще бы! —

Доступно человеческим глазам

Лишь прошлое, и всё же, крутолобый,

Он чувствует, что смотрят на него

Из будущего, и, отставив чашу,

Как звездный свет, соседа своего

Не слушая, вбирает жалость нашу.

1985

Аполлон в траве

В траве лежи. Чем гуще травы,

Тем незаметней белый торс,

Тем дальнобойный взгляд державы

Беспомощней; тем меньше славы,

Чем больше бабочек и ос.

Тем слово жарче и чудесней,

Чем тише произнесено.

Чем меньше стать мечтает песней,

Тем ближе к музыке оно;

Тем горячей, чем бесполезней.

Чем реже мрачно напоказ,

Тем безупречней, тем печальней,

Не поощряя громких фраз

О той давильне, наковальне,

Где задыхалось столько раз.

Любовь трагична, жизнь страшна.

Тем ярче белый на зеленом.

Не знаю, в чем моя вина.

Тем крепче дружба с Аполлоном,

Чем безотрадней времена.

Тем больше места для души,

Чем меньше мыслей об удаче.

Пронзи меня, вооружи

Пчелиной радостью горячей!

Как крупный град, в траве лежи.

1989

«Две маленьких толпы, две свиты можно встретить…»

Две маленьких толпы, две свиты можно встретить,

В тумане различить, за дымкой разглядеть,

Пусть стерты на две трети,

Задымлены, увы… Спасибо и за треть!

Отбиты кое-где рука, одежды складка,

И трещина прошла, и свиток поврежден,

И все-таки томит веселая догадка,

Счастливый снится сон.

В одной толпе – строги и сдержанны движенья,

И струнный инструмент поет, как золотой

Луч, боже мой, хоть раз кто слышал это пенье,

Тот преданно строке внимает стиховой.

В другой толпе – не лавр, а плющ и виноградный

Топорщится листок,

Там флейта и свирель, и смех, и длится жадный

Там прямо на ходу большой, как жизнь, глоток.

Ты знаешь, за какой из них, не рассуждая,

Пошел я, но – клянусь! – свидетель был не раз

Тому, как две толпы сходились, золотая

Дрожала пыль у глаз.

И знаю, за какой из них пошел ты, бедный

Приятель давних дней, растаял вдалеке,

Пленительный, бесследный

Проделав шумный путь в помятом пиджаке…

1989

«Дорогой Александр! Здесь, откуда пишу тебе, нет…»

Дорогой Александр! Здесь, откуда пишу тебе, нет

Ни сирен – ах, сирены с безумными их голосами! —

Ни циклопов, – привет

От меня им, сидящим в своих кабинетах, с глазами

Всё в порядке у них, и над каждым – дежурный портрет.

Нет разбойников, нимф,

Это всё – на земле, как ни грустно, квартиры и гроты;

Что касается рифм,

То, как видишь, освоил я детские эти заботы

На чужом языке, вспоминая прилив и отлив.

Шелестенье волны,

Выносящей к ногам в крутобедрой бутылке записку

Из любимой страны…

Здесь, откуда пишу тебе, море к закатному диску

Льнет, но диск не заходит, томят незакатные сны.

Дорогой Александр,

Почему тебя выбрал, сейчас объясню; много ближе,

Скажешь, буйный ко мне Архилох, семиструнный Терпандр,

Но и пальме сосна снится в снежной красе своей рыжей,

А не дрок, олеандр.

А еще потому

Выбор пал на тебя, нелюдим, что, живя домоседом,

Огибал острова, чуть ли не в залетейскую тьму

Заходил, всё сказал, что хотел, не солгал никому —

И остался неведом.

В благосклонной тени. Но когда ты умрешь, разберут

Всё, что сказано: так придвигают к глазам изумруд,

Огонек бриллианта.

Скольких чудищ обвел вокруг пальца, статей их, причуд

Не боясь: ты обманута, литературная банда!

Вы обмануты, стадом гуляющие женихи.

И предательский лотос

Не надкушен, с тобой – твоя родина, беды, грехи.

Человек умирает – зато выживают стихи.

Здравствуй, ласковый ум и мужская, упрямая кротость!

Помогал тебе Бог или смуглые боги, как мне,

Выходя, как из ниши, из ямы воздушной во сне,

Обнимала прохлада,

Навевая любовь к заметенной снегами стране…

Обнимаю тебя. Одиссей. Отвечать мне не надо.

1989

«Мы останавливали с тобой…»

Я список кораблей прочел до середины…

О. Мандельштам

Мы останавливали с тобой

Каретоподобный кэб

И мчались по Лондону, хвост трубой,

Здравствуй, здравствуй, чужой вертеп!

И сорили такими словами, как

Оксфорд-стрит и Трафальгар-сквер,

Нашей юности, канувшей в снег и мрак,

Подавая плохой пример.

Твой английский слаб, мой французский плох.

За кого принимал шофер

Нас? Как если бы вырицкий чертополох

На домашний ступил ковер.

Или розовый сиверский иван-чай

Вброд лесной перешел ручей.

Но сверх счетчика фунт я давал на чай —

И шофер говорил: «О’кей!»

Потому что, наверное, сорок лет

Нам внушали средь наших бед,

Что бессмертия нет, утешенья нет,

А уж Англии, точно, нет.

Но сверкнули мне волны чужих морей,

И другой разговор пошел…

Не за то ли, что список я кораблей,

Мальчик, вслух до конца прочел?

1991

«Я не прав, говоря, что стихи важнее…»

Я не прав, говоря, что стихи важнее

Биографии, что остается слово,

А не образ поэта; пример Орфея

Посрамляет мою правоту: сурово

С ним судьба обошлась – и его обида

Драгоценней, чем если бы две-три строчки

Из него выучивали для вида

Маменькины сынки, папенькины дочки.

Ни одной не дошло – и не надо! Висли