Антарктида - [15]

Лицо Ньена приобрело потешно-торжественное выражение. Венок сполз на затылок.

— Так все-таки этот кувшин есть или только кажется мне? — Ванглену было интересно, какой из неверных ответов выберет Ньен.

— Есть и казаться — это суть одно и то же, — продолжал вещать Ньен. — Есть этого мира вовсе не кажущееся. Казаться — основное свойство его есть. Этот мир есть для того, чтобы казаться. Но казаться для этого мира — это не значит казаться, но не быть. Казаться — это и есть его есть.

— Ну, это понятно, — хихикал Ванглен.

— А я перестал это понимать, поэтому стал думать, — разглагольствовал Ньен. — Этот кувшин есть, даже когда его нет. Если его разбить, то на том же столе и в том же доме, откуда ты притащил его, появится точно такой же. И даже не точно такой же, а именно он. И будет как новый.

— Как смешно ты говоришь, — веселился Ванглен. — Ты говоришь так, будто ты прочитал обо всем этом в книгах. Будто этот удивительный мир удивляет тебя.

— Этот мир таков потому, что о таком мире мечтали люди. Это не мир, а мечта. Он существует, и кажется, чтобы мы наслаждались им. Мы лишились разума, но в нас необыкновенно развилась сила чувствовать радость и счастье. Счастье — наша среда обитания. Заповедник счастья — вот что вокруг нас. Мы не люди. Мы — звери. Звери в заповеднике.

— Звери! — рыдал от смеха Ванглен. — Расскажи! Расскажи мне про зверей, Ньен! Расскажи так, будто я совсем ничего не знаю об этом.

— Когда-то человек жил среди зверей. Человек сам был зверем, и волосы у него росли по всему телу. Он мог сильно чувствовать, но это были такие чувства, что лучше было думать, чем чувствовать их. И человек стал думать. Так возник разум. Звери видели то, что есть вокруг них. Они видели, что солнце кружится над землей. А человек стал понимать, что ему это только кажется. Человек стал понимать, что он видит на самом деле. Это отличало человека от зверя. Это отличает человека от нас. Человек больше не мог жить среди зверей. Он покинул зверей и создал заповедники, где звери жили так, как будто в мире нет людей. Когда разум покинул нас, он поступил так же — создал заповедник, где мы живем так, будто нет разума.

— А зачем в заповеднике книги? — длил Ванглен пьяную болтовню.

— Книги остались с тех времен, когда человек уже чувствовал, но еще не научился пользоваться своими чувствами. Его чувства были неразвиты. Он ничего не мог просто почувствовать, просто вообразить, как ты — этот кувшин. Все, что он придумал, ему непременно надо было создавать. Буквально. Руками. Поэтому книги такие странные. Их природа двойственна. С одной стороны, они рукотворны. С другой, являются плодом воображения. Книги, слова вообще — это первая попытка разума отделиться от человека и получить неограниченные возможности. Книги и слова впервые стали думать вместо человека. Книги — воплощение чистого разума, но созданы человеком. Люди все поняли и перестали быть людьми. Люди исчезли как вид, в смысле — пропали из вида. Люди вымерли, а забытые книги застряли в этом мире. Они — на границе между явью и воображением, между чувством и разумом, между разумом и людьми, между людьми и нами, между тем, что есть, и тем, что кажется.

Ньен потянулся, разминая затекшую спину, поиграл бицепсами, покатал бугры мышц. Ванглен представил себе Ньена с книгой, и его вновь начал разбирать смех.

— Я видел книгу только один раз в жизни, — признался Ванглен.

— Беловолосый находил их почти в каждом доме. Он читал их, пытаясь заснуть. У него их были тысячи. Книги повсюду. Просто ты их не замечаешь. Ты слишком взволнован жизнью, чтобы замечать книги. Ты можешь целый день слушать, как ветер шумит в соснах, ты можешь различить каждую иголочку в их вершинах — и при этом ты не заметишь книгу даже под собственным носом. Мы так устроены, что замечаем лишь то, что волнует нас. Мы слишком взволнованы тем, что кажется, чтобы замечать то, что есть.

— А мы сами есть или только кажемся себе? — спросил Ванглен. Ему нравилось задавать вопросы, для которых не нужны никакие ответы.

— Какая разница? Какая разница, есть мы или кажемся? Есть и казаться — это одно и то же. Разве у тебя, когда ты был особенно счастлив, не возникало чувство нереальности происходящего? Будто ты — это не ты. И ты не можешь понять — ты есть или тебя нет. Ты есть — и тебя нет. Ты растворяешься в счастье. Ты — сгусток счастья, сгусток собственных чувств. И весь этот мир — просто запах цветка, который ты вдыхаешь, просто сон, который распускается в тебе, словно цветок, источающий запах. Будто кто-то вообразил и тебя, и весь этот мир вокруг. Быть может, это сделал я. А быть может — ты. Или кто-то другой, кто наслаждается счастьем быть нами. Кто-то умный и печальный. И именно поэтому мы красивы и счастливы. И нам не надо думать, потому что кто-то делает это вместо нас. Прямо сейчас.

— Я чувствую себя разумным существом, — захохотал Ванглен.

— Это только чувство, — Ньен сделал магический жест, чтобы вызвать прохладный ветерок.

— Слушай, Ньен, а как ты себя чувствуешь? — без тени иронии, стараясь не расхохотаться, спросил Ванглен.

— Хорошо, — пьяно улыбнулся Ньен, подставляя разгоряченное лицо ветру.