Аномалии.INFERNO - [28]

Женя резко отворила глаза, и сосуды на ее белках лопнули, очертив их тонкой кровавой паутиной.

Не имея возможности ничего сказать от удивления, она лишь лихорадочно кивнула головой.

Перед Женей стояла маленькая девочка со старомодным резиновым мячиком — символом советского поп-арта в бурных московских инволюциях конца двадцатого столетия. Одета она была в обветшавшее платье в цветочек, а длинные каштановые были заплетены в две косички.

Улыбаясь и натягивая тем самым крупные веснушки на лице, девочка большими голубыми глазами смотрела на Женю.

— Ты меня видишь, Женя? — спросило дитя то ли с негодованием, то ли с искоркой обиды в голосе.

— Вижу, — ответила Женя, по-прежнему не понимая, что происходит. Выйдя окончательно из состояния метафизического ступора, она глубоко вздохнула, как бы убедившись, что ей ничего не угрожает.

— Ты пришла сообщить мне что-то, дитя порока? — спросила Женя и присела перед маленькой девочкой. Та все продолжала улыбаться, а потом резко бросила свой мячик куда-то назад и крепко обняла Женю. Они обе закрыли глаза и продолжали сидеть в таком положении, словно родные сестры, которых разделила жестокая судьба.

[Центр диагностики для Центрального Процессора:

Обнаружен неизвестный вид памяти

Центральный Процессор для Центра диагностики:

Команда: присвоить феномену статус «генетическая память биологического существа»]

— Ты скучала по мне Женя? — спросила девочка, утирая слезы о майку новоявленной сестры.

— Да, я по тебе скучала, Женечка… — отвечала взрослая Женя Жене маленькой и тоже плакала, осознавая весь ужас своего существования. Она знала, что веснушчатая девочка перед ней — это и есть Женя, только другая, совсем другая, не брошенная в водоворот апокалипсических событий, захлестнувших этот [не]реальный мир. Так они стояли — две части одного целого — пока девочка внезапно не открыла глаза и не отошла от Жени на несколько шагов. Мячик вновь появился в ее руках, словно он никуда и не исчезал.

— Что тут сейчас происходит? — жалобным голосом спросила Женя у девочки.

Она, как и положено ребенку, помахала головой, как бы подавая знак, что словами объяснить это не в силах.

Они смотрели друг на друга, пытаясь передать нужную для обеих информацию, пока над Оперным театром кружили птицы, издавая разнообразные звуки. Тем временем минское небо затягивали черные тучи, обещавшие быть грозе. Но две особи женского пола, заблокированные в метафизическом пространстве Оперного театра, не замечали никаких факторов внешнего существования.

Пошел ливень, накрывший пеленой падающей воды ближайшие окрестности. Женя промокала, а девочка напротив нее стояла сухая, словно невидимый нимб охранял ее от любого физического воздействия.

— Я, наверное, пойду уже. Ты не будешь обижаться на меня, Олеся. Точнее, Женя. Ведь такие как я тебя похоронили под Минским небом… — сказала девочка, вытянув мячик перед собой. Потом дитя посмотрело вниз и подпрыгнуло несколько раз. — Такое чувство, что оно как будто выходит из-под земли… — с досадой произнесла девочка и ушла куда-то столь стремительно, что Женя этого даже не заметила.

Она смотрела на ливень, растапливающий грязь, воды которого, пропущенные через фильтр песчаной каши, стремились достигнуть самых глубоких земных недр. Дождь промочил Женину одежду, и сейчас ее тело подавало мозгу сигналы, что беспощадный холод угрожает здоровью.

— Ты што тут сядзіш, дзяўчынка? — сказал сторож, который периодически обходил эти места на предмет обнаружения разного рода малолетних хулиганов, норовящих что-нибудь стянуть или расколошматить. Женя посмотрела на доброе лицо охранника, избегавшее заражения вирусом современного мышления. — Ты ўся прамокла, дзяўчына, пайшлі я цябе напаю гарбатай… — сказал он и махнул рукой, предлагая пройтись вместе с ним.

Не имея другой альтернативы, Женя не стала отказываться — не это ее сейчас волновало. Разум вновь был погружен в другие пространства, пугающие разными картинками. «Оно выходит из-под земли», — сказала та девочка, воплощение Жениного детства. «Тебя зовут Олеся», — сказала она же, и это никак не укладывалось в сознании Жени.

Сторож, одетый в простую ветровку, что-то рассказывал о своей даче и спелых овощах и фруктах, он улыбался и посмеивался, обнажая ряд блестящих коронок во рту.

— Ты бы хоць парасон, унучка, узяла… — произнес он, проявляя заботу одинокого человека.

Пройдя минут десять пешком по изуродованной городской цивилизацией местности, они подошли к подъезду скромной пятиэтажки, смотрящейся сиротливо на фоне огромных домов европейского типа. Женя поднялась по ступенькам вместе с дедушкой, оставляя мокро-грязные следы.

Старая деревянная дверь квартиры с номером 42 открылась, и Женя зашла вслед за дедушкой к нему домой, в уголок советской древности, так и не успевшей приодеться в новокапиталистический образ по причине нехватки средств и возрастной апатии хозяина.

14

Бригада рабочих из второго строительного треста прибыла к Оперному театру на нескольких потрепанных грузовиках. Театр, которому перевалило уже чуть более, чем семьдесят лет, был закрыт на реконструкцию, и вместо высокодуховных и эстетически голодных зрителей в нем усердно, день ото дня возились рабочие. Трещали перфораторы, сыпалась побелка, и падала старая плитка, обнажая серые стены и потолки этого здания, чудом пережившего и немецкую оккупацию, и освобождение Беларуси бравой советской армией.