Аннушка - [16]

Мы замолчали, обдумывая то, что Аннушка только что нам прочитала. Даже Наташа приумолкла.

— А сколько там людей, на этом БАМе? — наконец нарушил молчание Коля.

— На БАМе? — переспросил я. — Тысяч двадцать пять будет, об этом в газетах писали… Одних только строителей.

— Ого, как много! — воскликнул удивлённый Коля. — А вот таких, как мы, сколько будет?

— Таких, как вы, нет во всём мире, — ответил я. — Вы единственные такие.

Коля даже зарделся от смущения, но не отступает:

— Да нет же, я о тех говорю, кто тоже в третий класс перешёл. Или в четвёртый…

— Ну, о таких мне ничего не известно, — сказал я, помолчав. — Может, сто, а может, двести.

— И все они живут без варенья? — ужаснулась Наташа.

«У нас собрание…»

Окончились наши тихие, спокойные дни. А впрочем, стоит ли теперь о них жалеть?

А всё Коля виноват.

После того как Аннушка прочла нам мамино письмо, он долго ещё выспрашивал меня о БАМе, и так подробно, будто я сам только что оттуда вернулся. Особенно его интересовало то, какие детишки там живут и чем они занимаются.

Когда я спросил его, зачем ему это нужно, он ответил:

— Взрослых, которые там работают, можно каждый день увидеть по телевизору, а вот бамовских ребят я ни разу ещё не видел.

После этого он куда-то исчез.

Не было его целый день и целый вечер. Не пришёл он и на следующее утро. Молоко нам принесла его бабушка. Поставив полный бидончик на подоконник, она пожаловалась на внука:

— Как угнал Маньку-то рано утром в стадо, так до сих пор не возвратился… — Она подозрительно посмотрела на меня, будто я был виноват в том, что он куда-то исчез. Сказал, чтобы и не ждали скоро, у него в школе какие-то дела будто бы есть. А какие дела могут быть в школе, ведь там нынче каникулы… Совсем уж мальчонка от рук отбился.

Успокоил я её, сказал, что у нынешних учеников и в каникулы дел полно. Да плохо, видно, успокоил, потому что она, уходя, всё ещё продолжала ворчать:

— Все строят чего-то, ломают, носятся как угорелые, нет того, чтобы со старой бабушкой посидеть. Вот в наше-то время…

Что было в бабушкино время, я не расслышал, потому что в это время она хлопнула калиткой.

Уже роса высохла на траве, уже солнце поднялось высоко над деревьями — нет Коли! Словно корова Манька слизала его своим языком.

— Не иначе как с ним что-то стряслось, — предположил я. — Проведать бы его нужно…

— А он ещё не возвращался, — отвечает Аннушка. — Я уже была у него дома.

Только перед самым обедом появился Коля. И привёл с собой целую толпу мальчишек и девчонок из своего класса. Они попросили Аннушку показать им мамино письмо.

Каждый брал это· письмо в руки, внимательно его читал и молча передавал другому.

Коля стоял в сторонке и загадочно улыбался.

— Ты не можешь мне объяснить, что всё это значит? — спросил я у него.

— Да ничего, — успокоил он меня. — Просто всем интересно, как живут на БАМе ребятишки.

Но было видно, что он чего-то не договаривает.

А дети всё читали и перечитывали письмо. Наверное, никак не могли поверить, что где-то в нашей стране, и не просто где-нибудь, а на самом БАМе, живут ребятишки, которым не хватает варенья.

Под вечер Коля привёл с собой двух вожатых из старших классов. И они снова принялись читать Аннушкино письмо.

На другое утро вместе с классом пришла и учительница, Вера Николаевна. Уходя, они попросили меня, чтобы я разрешил им взять с собой и Аннушку. Вместе с письмом.

Я тоже хотел отправиться вместе с ними, но какой-то рыжий мальчишка строго сказал:

— Нельзя вам. У нас будет собрание.

— Тогда зачем же вы берёте с собой Аннушку? Она же не из вашего класса и даже не из вашей школы.

— У нас дело есть, — снисходительно объяснил мне рыжий, и мне почему-то захотелось хорошенько потрепать его огненный чубчик. — А Аннушка нам очень нужна.

Вот и всё, что он мне сказал. Но зачем им нужна Аннушка?

«Расскажу секрет по секрету…»

Когда Аннушка возвратилась из школы, я уже сделал свои домашние дела и сидел с книгой перед телевизором.

— Ну расскажи, о чём вы там говорили, — убавив звук, поинтересовался я.

— Да так, ни о чём, — уклончиво ответила она.

— А всё-таки о чём? — продолжал я допытываться.

Будто и не расслышала меня Аннушка, на телевизор смотрит. Словно больше всего на свете её интересует какой-то хор. А звук-то ведь выключен!

— Не хочешь говорить, и не надо, — сказал я.

А самому стало немного обидно. Всё же не какие-нибудь мы чужие. Но только чуть-чуть обидно. А больше смешно. Подумать только, совсем ещё маленькая, или, как говорит моя мама, два вершка от горшка, а надо же сидит с таким загадочным видом, будто знает самую важную в мире тайну… Ладно, и я тоже так буду.

Сижу, на телевизор поглядываю, подсчитываю про себя, сколько же будет от горшка два вершка, если всё перевести в сантиметры. И одновременно изображаю на лице печаль и муку горькую.

Сидим молчим. Друг на друга не смотрим. Только исподтишка поглядываем.

Первой не выдержала Аннушка. Наверное, очень уж жалко ей меня стало. Потому что говорит:

— Ты, пожалуйста, не обижайся, Володя, — и виновато посмотрела мне в глаза. — Но я совсем-совсем не имею права никому ничего говорить, даже тебе. Это очень страшный секрет!