Аннигиляция - [9]

– Твою мать! – орал швед на чистом русском. Видимо, еще с Полтавы в его кровь закрались русские гены. И чем больше он упражнялся, тем сильнее это бесило Савелия. А когда Андерсен достиг уровня, которому позавидовали бы авторы книги «Крепкое русское слово», а Петр Великий, слывший непревзойденным матерщинником, снял бы шляпу, – Савелий взорвался и обложил шведа во столько этажей, что тот замолк, выпучив и без того крупные глаза…

 

Морское чудовище било хвостом, а его окровавленную морду прижимало к палубе тело Каталины, пронзенное зазубренным носом марлина в области сердца.

Тем временем крен заметно поубавился, а еще через десяток минут сверху послышались крики капитана и удары ногой о палубу. Помощник, понимая позывной, разгерметизировал трюм, и все покинули убежище.

Ни Кости, ни Каталины, ни рыб на палубе не было. Стул исчез вместе с кормовым бортом.

Израненный кораблик вернулся в порт. Остаток вечера и весь следующий день европейцами занимались медики, следователи и представители страховых компаний. Измученный допросами, Савелий набрался так, что не заметил, как Андерсен, поработав с его захмелевшим мозгом, превратил русского генерала в послушную марионетку.

Когда утром, слегка покачиваясь, Удодов вышел на палубу, вся команда военного корабля под командованием Пабло Родригеса и швед стояли у спущенного российского триколора с непокрытыми головами. Савелий присоединился к траурной церемонии. Родригес произнес короткую речь о том, что русский генерал, так много сделавший для социалистической Кубы, погиб, как настоящий солдат, спасая женщину.

Забрав человеческую жизнь, пусть даже ненароком, и не раскаявшись – навек потеряешь способность к состраданию

Мальчик Витя родился в городе Петрозаводске. Он был третьим ребенком в семье и в отличие от старшего брата и сестры был хилым. Холодный, влажный климат Карелии мог сделать из него астматика, а посему мать искала выход из создавшейся ситуации. И нашла. По совету врачей семья, состоящая из шести человек, переехала в среднюю полосу СССР, на Могилевщину, продав свой дом на севере. Могилев, как и Петрозаводск, был городом областного значения, а главное, климат здесь оказался гораздо комфортнее.

Дом, в котором поселилась семья, стоял на окраине города, у самой железной дороги. И если шум от беспрерывно идущих поездов докучал взрослым, то на младшенького действовал как успокоительное. Монотонные звуки и легкое подрагивание кровати быстро убаюкивали часто просыпающегося и бьющегося в кашле мальчика. Через полгода Вите стало намного легче, можно сказать, он почти перестал кашлять. А через год выздоровел вовсе, избавившись от каких-либо симптомов астмы.

Присматривала за дитем бабка, родная тетка матери. Она нигде никогда не работала, так как с детства страдала слабоумием. Мысль о том, что Витюша тяжело болен, глубоко засела в ее больном мозгу и посему на улицу ни ногой. Бабка лишь изредка выводила его на крылечко посидеть и подышать свежим воздухом. Глупой старухе и в голову не приходило, что мальчишка перерос свою болезнь. Находясь под пристальным вниманием домомучительницы, мальчик часами глядел в окно, наблюдая за играющими ребятами. Как он завидовал своему старшему брату и сестре, гоняющим шайбу по утоптанному снегу, срывающимся с холма на лыжах и мчащимся к железнодорожной насыпи, взлетающим под небеса на качелях…

Любая его попытка улизнуть из дому заканчивалась шлепком по заднице или подзатыльником. Бабка, престарелый недоумок, почти не разговаривала, зато четко исполняла наказы родителей. Маленький Витя мечтал, когда станет большим, отплатить ненавистной старухе той же монетой. В своих детских снах он видел, как лишает своего деспота возможности пить чай, награждает подзатыльниками или тычет в спину палкой. Почему чай? Да потому, что он для бабки был воплощением всех земных удовольствий, и пила она его по нескольку раз в день. Это был настоящий ритуал. Она наливала кипяток в глубокое блюдечко, отгрызала щербатым ртом кусочек сахара и, отдуваясь, с шумом втягивала чай.

Когда Витюше исполнилось шесть лет, он впервые придумал, как отомстить няньке-надзирателю. Дождавшись момента, когда в доме никого не было, разбил ее любимое блюдце и осколки побросал в печь. Весь вечер бабка охала и ахала, убиваясь по исчезнувшему блюдцу, и все тыкала клюкой в ногу старшего брата. Но тот только отмахивался, а улучив момент, когда родители не видят, крутил у виска пальцем в ответ на бабкины мычания в его адрес. По малолетству и наивности Витюша считал, что весьма удачно скрыл следы своего преступления, но он не знал, что все тайное становится явным. На следующий день, выгребая золу из печи, бабка обнаружила осколки любимого блюдца и, обо всем догадавшись, пришла в ярость. Она зыркнула на двоюродного внучка так, что тот от испуга обмочился и дрожащими ручонками прикрыл лицо, пытаясь спрятаться от испепеляющего взгляда ведьмы. Но беззубая карга, с лицом, изрезанным глубокими морщинами и обильно усыпанным волосатыми бородавками, стала обхаживать Витька клюкой. Отполированная за десятки лет костлявыми руками палка взлетала и ложилась на его спину вновь и вновь. Витя повалился на пол в собственную мочу, а бабка придавила его лицо к луже и удерживала до тех пор, пока он не забился в удушающем кашле.