Аннибал. Юлий Цезарь. Марк Аврелий - [35]

«Вот, и не дозволяется тебе больше читать! Да, но ничто не мешает всегда и неуклонно охранять свое сердце от всяких побуждений к жестокости; ты еще можешь так же беспрепятственно презирать и удовольствие, и огорчение, оставаясь превыше пустой славы; тебе дозволяется не сердиться на глупых и неблагодарных, напротив, ты в силах еще продолжать делать им добро»...

Такая светлая душа императора сделала его особу почти священною в глазах народа, но увы — сам Марк, обладая такой душой, почитаемый народом, все-таки не мог не претерпеть тяжких испытаний, вызванных отчасти его же чрезмерным мягкосердечием. Щепетильная добросовестность Марка обусловила его первую важную ошибку — именно в деле выбора себе товарища по управлению государством: выбор пал, по несчастью, на Луция Вера, человека слабого, легкомысленного. Императору приходилось проявлять просто чудеса такта и терпения, чтобы вовремя удержать «товарища» от совершения зловредных глупостей, безумных поступков, и все-таки Марк ни разу и виду не показал, как тяжело ему было от такого соправителя... Из боязни ли огорчить, оскорбить ближнего своего, или из чувства уважения вообще к человеческой природе, но только Марк Аврелий почти никогда не решался признаться, что прекрасно видит зло и понимает, откуда оно идет и вот поэтому вся жизнь его прошла в постоянном притворстве перед самим собой.

После Луция Вера вторым источником огорчений и страданий Марка была императрица Фаустина. Сначала, может быть, она и любила мужа и была даже счастлива в очаровательной обстановке своего жилища, в этом «уголке пресветлых радостей», как выразился император в письме к одному из своих друзей. С течением времени, однако, Фаустине прискучила эта скромная и благообразная жизнь в «уголке», где ей слишком часто приходилось выслушивать прекрасные сентенции, чуть не осязать суровую добродетель и созерцать лицо супруга, отуманенное томной грустью... Императрице не по нутру было отвращение мужа ко всему, что напоминало шум и блеск придворной жизни; этой женщине, молодой, чрезвычайно красивой, капризной и обладавшей страстным темпераментом, все это было просто несносно, и она, понятно, возненавидела мужниных друзей, стала безучастной в жизни мужа и начала искать на стороне приятных развлечений. Марк все это понял и, затаив свои страдания, ни разу не изменил своему руководящему правилу: «видеть вещи в надлежащем их виде, а не такими, каковы они в действительности». Оставаясь глухим ко всем намекам и наговорам, император не обращал ни малейшего внимания даже на дерзость актеров, выставлявших его особу на сцене в качестве обманутого мужа и называвших во всеуслышание имена фаворитов Фаустины. Марк с неизменной своей кротостью продолжал относиться к жене, как к «своей доброй и верной супруге», даже после смерти ее никому не удалось заставить отказаться от этого «святого самообмана». Мало того, Марк Аврелий проявил нечто поразительное в этом отношении, когда во время стоянки на берегах Грана написал чудный гимн, в котором благодарил богов за то, что они даровали ему «жену, столь любезную, столь любящую и столь скромную»...

VIII

В последние годы своей жизни Марк действительно дошел до того, что уже принимал воображаемое за существующее и уже не чувствовал никакой горечи от нанесенных ему обид. Но можно себе представить, какую борьбу пришлось ему выдержать с самим собой, чтобы дойти до такого состояния! Он целыми годами страдал, и эти страдания подтачивали его организм, хотя внешне Марк был благополучным человеком; правда, лицо его было бледно, но не только спокойно, а даже безмятежно-ясно. Но ни Луций Вер, ни Фаустина так не угнетали дух императора, как сын его, Коммод, бывший для него воистину адской пыткой.

По какой-то странной жестокой игре природы, у лучшего из людей должен был родиться тупоголовый атлет, способный только к телесным упражнениям, живорез, жестокое, кровожадное чудовище... По умственному своему убожеству Коммод, конечно, возненавидел всех порядочных людей, окружавших его отца, и примкнул к героям римских трущоб. Отец хорошо видел, что ничего путного не выйдет из этого молодца, но, тем не менее, сделал все, чтобы дать сыну хорошее воспитание и образование. Верный, однако, своему характеру, император относительно наследника совершил ошибку.

Для предотвращения больших бедствий, угрожавших империи от грядущего «второго Нерона», Марку не оставалось иного средства, как воспользоваться правом усыновления, т. е. устранить Коммода от императорства, назначив своим преемником более достойного. Но этого-то Марк Аврелий, и не сделал — по причинам, которых нельзя не принять во внимание при обсуждении этого обстоятельства. Дело в том, что Нерва и следовавшие за ним императоры, пользовавшиеся правом усыновления, не имели сыновей, почему им и не приходилось устранять прямых наследников. Если ранее и были случаи усыновления, когда родной сын или внук лишался прав наследия, то, как свидетельствует история, в результате ничего хорошего из этого не выходило. Марк Аврелий, по принципу, стоял за прямое наследование, устранявшее всякое соперничество, всегда сопряженное со смутой. Тотчас после рождения своих близнецов (в 161 г.), он предъявил легионам первого из них — Коммода.