Анна Тимофевна - [21]

Дома, в сенях, Анна Тимофевна снимала башмаки и шла в кухню.

Когда на улице поднимался шум, Антон Иваныч начинал кашлять и плеваться. Потом кричал:

- Анюта! Пива!

Она бросалась на погребицу, приносила пива, маринованой вишни, расставляла посуду на табуретке у изголовья Антона Иваныча и спрашивала, неуверенно улыбаясь:

- Выспался, Тонечка?

Он лежал, сбросив с себя одеяло, в белье, раскинув ноги и потирая ладонью дряблую, мешковатую грудь. Цедил сквозь зубы неторопясь пиво, постреливал в потолок вишенными косточками, курил папиросы и кашлял.

Приходил с сушилок Володька, тоже в одном белье, подсаживался к отцу, закуривал и недовольно гундел:

- Опять не готов самовар? Сколько раз говорилось, мадам, чтобы чай был готов во-время?..

- Угли, Володенька, сырые, не раздуешь никак.

- Сырые. Надо сушить...

Чай пили полулежа, не одеваясь, покуривая и перекидываясь тягучими словечками.

Анна Тимофевна, перетаскав в свою лавчонку привезенные с базара мешки и кадки, открывала торговлю. Босякам, поденщикам, водолеям с реки божилась, клялась, что за сто верст от города не купишь дешевле, что во всем городе нет таких точных весов, как у ней, а о своей пользе она и не думает.

Это правда, что она не думала о своей пользе.

В полдень в лавчонку входил Антон Иваныч, за ним его сын.

- Ну, как, купчиха? - говорил Антон Иваныч.

- Ничего, Тонечка, вот воблу теперь покупают очень хорошо.

- Воблу?.. А не завести ли вам омаров, а? Теперь сезон...

- А что это, Тонечка, омары?

- Великолепная, Анна Тимофевна, вещь. Помнишь, Володька, а? На юге-то...

- Может, здесь их и нет совсем, Тонечка?

- Ни черта в этой дыре нет, Анна Тимофевна, да-с... Дайте-ка мне рублик, полтора... Пойду схожу насчет должности. Сегодня в службе тяги обещали...

Когда уходил, на качкий прилавок взбирался Володька и клянчил:

- Мамочка, дайте рублик! Ну, право-слово, последний раз... на этой неделе. Ну, мамочка, мамуленочек!..

И, получив, с топотом вылетал на улицу:

- Вот это мадам! Гран мерси баку!

Антон Иваныч, отдуваясь и сопя, ползал из этажа в этаж по службам управления дороги, присаживался к столам и конторкам, наводил справку:

- В каком состоянии прошение о зачислении на службу путейского инженера Энгеля?

Выслушав отказ, неспеша шел в пивную, оттуда - домой, обедать. После обеда спал, проснувшись - кашлял, плевал, пил пиво, потом уходил в биллиардную.

Возвращался ночью, когда Анна Тимофевна, убрав комнаты, умытая и причесанная, считала выручку. Если был весел, садился за стол и неспеша писал новые прошения о зачислении на службу.

Анна Тимофевна смотрела на него тогда чуть дыша, застывшая, светлая, удивленная. Глаза ее были прозрачны и тихи.

Володька как-то сказал отцу:

- И охота вам пороги обивать, насчет службы? Чего вам не хватает?

Анна Тимофевна всполошилась:

- Как можно, Володенька, что это вы? Антон Иваныч - и без службы! Кому же тогда и служить? Только недоброжелание кругом и зависть, а то бы давно самое важное место...

Антон Иваныч взглянул мельком на сына, хмыкнул:

- Я по-привычке... да и скучно...

Потом хмуро уставился на Анну Тимофевну:

- А ты что волнуешься, ты? Что меня на должности сватаешь! Что я, дармоед?

Она испуганно вскрикнула:

- Тонечка, господь с тобой! Да что ты подумал? Что ты, что ты, господи!

Он встал, потянулся и бросил неохотно:

-То-то!

Заходил по комнате взад-вперед, шаркая туфлями, дымя папироской. Потом надумал:

- Пойдем прогуляться. Что ты все дома, да в лавочке...

Анна Тимофевна чуть слышно пробормотала:

- Мне, ведь, хорошо, Тонечка. Пошел бы один...

- Ну, ну, собирайся! И ты, Володька. Всем семейством...

Анна Тимофевна засуетилась. В шкапу нетронутыми со свадьбы висели ее наряды и перебирать их было ново и радостно.

Антон Иваныч оделся раньше ее и, развалившись на кровати, прислушивался к шелесту платьев.

- Готова? - спросил он, приподнявшись на локоть и разглядывая Анну Тимофевну.

И вдруг захохотал:

- Володька, хо-хо-хо! Володька, нет ты только посмотри на нее, хо-хо! Она пудрится! Ты посмотри, хо-хо, нос-то, нос! Ах, ты, чучело... Пойдем, Володя!

И они ушли, шумно и озорно раздвинув по пути стулья.

Анна Тимофевна опустилась на кровать. Кругом нее на табуретках, по полу, и на постели топорщились оборочки, ленты, кружева и воланы. Из открытого шкапа пахло нафталином.

В темноте, неподвижная, тихая, она просидела до зари. Точно разбуженная ею, надела будничное платье, неторопясь, с любовью разгладила, сложила свои наряды, развесила их в шкапу и плотно закрыла его дверцы.

На восходе вернулся Антон Иваныч, и сразу стремительно побежало время, и день наступил полный, занятой и скорый.

И так чередовались эти дни, незаметные, короткие, и была в них радость.

- Анюта, пива!

- Тонечка, выспался?

И еще: сберечь копейками, пятаками, накопить пять, шесть рублей и невзначай, к слову спросить:

- Может, ты, Тонечка, купить что-нибудь хочешь?

И смотреть, как расправляются и ползут со лба на лысину его морщинки и слышать обрадованный смешок:

- Кха-ха-ак! Купчиха, право, кха-ха-а...

Осенью Володька перебрался с сушилок в комнаты. В дожди и холод играл с отцом в шашки, валялся на постели, скучал.