Анна, одетая в кровь - [51]

Некая фигура движется по комнате, это девушка в темно-коричневой юбке и в простой серой блузке. Она несет школьные учебники. Ее волосы завязаны в длинный конский хвост, переплетенный голубой лентой. Когда она поворачивается на звук скрипа лестницы, я вижу ее лицо. Это Анна. Не могу описать словами свои ощущения, когда вижу ее живой. Я думал, что глубоко внутри Анны не могло остаться хотя бы частички живой души, но я ошибался. Когда она смотрит на мужчину, стоящего на лестнице, я узнаю ее выражение глаз. Ее взгляд становится жестким и осмысленным. Раздражительным. Не глядя на него, я догадываюсь, о ком она раньше рассказывала — это человек, который собирался жениться на ее матери.

— И что же вы сегодня в школе изучали, дорогая Анна? — его акцент настолько сильный, что я едва могу его понимать. Он спускается с лестницы, и его шаги выводят Анну из себя — твердые, ленивые и слишком уверенные в себе. На ходу он слегка прихрамывает, но не использует деревянную трость, хотя и держит ее в руках. Когда он обходит ее кругом, мне вспоминается акула, которая точно также кружит вокруг своей жертвы. Анна сжимает челюсть.

Его рука задевает ее плечо, и он проводит пальцем по обложке ее книги.

— Большинство вещей тебе просто не нужно.

— Мама желает, чтобы я старалась, — отвечает Анна.

Я слышу тот же голос с финским акцентом. Она поворачивается. Я не могу видеть, хотя предполагаю, что она смотрит на него.

— И ты выполнишь ее волю, — он улыбается. У него угловатое лицо и крепкие зубы. На щеках легкая щетина, и он кое-где начинает лысеть. Оставшиеся песчано-светлые волосы он носит зачесанными назад.

— Умная девочка, — шепчет он, проводя пальцем по ее лицу. Она отшатывается в сторону и взбегает по ступенькам, но это не похоже на бегство. Оно больше схоже с враждебным к нему отношением.

«Моя девочка» — думаю я и тут же вспоминаю, что я в кругу. Интересно, сколько моих чувств и мыслей проносятся в голове Томаса. Внутри круга я слышу, как капает платье Анны, и чувствую ее дрожь, когда сцена меняется.

Я фокусирую взгляд опять на мужчине: отчим мечтает о ней. Он ухмыляется про себя и, когда на втором этаже хлопает дверь, тянется к своей рубашки и достает пучок белой ткани.

Я не знаю, что это, пока он не подносит его к своему носу. Это платье, сшитое для танцев. Платье, в котором она умерла.

«Грёбаный извращенец», голос Томаса звучит в наших головах. Я сжимаю кулаки и подавляю желание урыть этого мужика, даже если знаю, что действие происходит шестьдесят лет назад. Я наблюдаю за ним, будто бы через проекционный аппарат, и не могу ничего изменить.

Время смещается, свет также меняется. Лампы, кажется, становятся ярче, и цифры вспыхивают в темном размытом сгустке. Я слышу приглушенный разговор, сопровождаемый спорами. Я борюсь со своими чувствами, чтобы поспевать за проносящимися событиями.

Теперь я вижу женщину у подножия лестницы. Она одета в строгое черное платье, словно оно колючее как сама преисподняя, а ее волосы убраны в тугой узел. Она смотрит на второй этаж, поэтому ее лица я не могу видеть. Зато я вижу, как она держит в одной руке платье Анны, раскачивая его вперед и назад. А в другой — она сжимает нитку «католических» четок.

Я чувствую намного больше, когда слышу, как принюхивается Томас. Его щеки подергиваются — он что-то унюхал.

«Сила», проносится в его голове. «Мощь из темноты».

Я не понимаю, что он имеет в виду, и к тому же нет времени думать об этом.

— Анна! — зовет женщина, и она тут же появляется из холла в верхней части лестницы.

— Да, мама.

Ее мать зажимает платье в кулаке.

— Что это?

Анна выглядит пораженной. Она хватается за перила.

— Где ты его взяла? Как его нашла?

— Оно было в ее комнате, — это опять он, выходящий из кухни. — Я слышал, как она говорила, что работала над ним. Я нашел его для твоего же блага.

— Это правда? — требовательно спрашивает мать. — Для чего оно нужно?

— Для танцев, мама, — сердито отвечает Анна. — Школьных танцев.

— Вот это? — мать держит платье, растягивая его обеими руками. — Для танцев? — она трясет им в воздухе. — Шлюха! Ты не пойдешь на танцы! Испорченная девчонка! Ты не покинешь этот дом!

Наверху лестницы, я слышу мягкий, мелодичный голос. Оливковой кожи женщина с длиной черной косой берет Анну за плечи. Это, скорее всего, Мария, швея, подруга Анны, которая оставила свою дочь в Испании.

— Не сердитесь, миссис Корлов, — поспешно говорит Мария. — Это я помогла ей. Это была моя идея. Сшить что-нибудь милое.

— Ты, — шипит миссис Корлов, — Ты сшила наихудшее платье. Нашептываешь свою испанскую дрянь на ушко моей дочери. Когда ты приехала, она стала слишком своевольной. Можешь этим гордиться. Я не позволю тебе больше шептать. Убирайся из моего дома!

— Нет, — кричит Анна.

Мужчина подходит к своей невесте.

— Мальвина, — произносит он. — Мы не должны переступать границы.

— Молчи, Элиас! — шипит Мальвина.

Теперь я начинаю понимать, почему Анна не могла рассказать матери о приставаниях Элиаса.

События этой сцены ускоряются. Я, скорее, больше чувствую, чем вижу, что происходит. Мальвина бросает платье Анне и приказывает сжечь его. Она бьет ее по лицу, когда Анна просит оставить Марию в доме. В прошлом она плачет, но реальная Анна шипит, когда наблюдает за нами с черной кипящей кровью, разгоняемой по венам.