Анна, одетая в кровь - [46]

— Тот, — говорит он. — Я так думаю, — бормочет себе под нос.

Мы паркуемся в переулке и выходим все вместе. Теперь, когда он здесь, Уилл меньше сдерживается. Я вытаскиваю атаме из сумки и перебрасываю через плечо, затем передаю сумку Томасу и показываю Уиллу, чтобы тот вел меня к цели. Он сопровождает нас к передней части здания, пока мы не добираемся до места, похожего на старую квартиру. Здесь я вижу жилищно-стильные окна, из которых только верхняя часть застекленная, и неиспользованные приоконные ящики. Я смотрю вдоль боковой стены здания и вижу пожарную лестницу, свисающую вниз. Я проверяю входную дверь. Не знаю, почему она не заблокирована, но все же это хорошо. Мы разрезали чертову бросающуюся в глаза картину, орудуя вдоль боковой стены.

Когда мы зашли в здание, Уилл кивает головой, указывая на ступеньки. В этом забитом досками месте чувствуется кислый и затхлый запах, будто бы здесь жило одновременно много людей, и каждый из них оставил устойчивый аромат, не очень хорошо сочетающийся с другими.

— Итак, — говорю я. — Кто-нибудь скажет мне, зачем мы сюда пожаловали?

Уилл ничего не говорит. Он просто смотрит на Кармел, которая со знанием дела рассказывает.

— Около восьми лет назад в квартире наверху держали заложников. Один железнодорожник сошел с ума, запер свою жену и дочь в ванной комнате и размахивал вовсю пистолетом. Вызвали полицейских, а они, в свою очередь, отправили участника переговоров для их освобождения. Но что-то пошло не так.

— И что ты хочешь этим сказать?

— Она имеет в виду, — вклинивается в разговор Уилл, — что участник переговоров выстрелил себе в позвоночник прямо перед тем, как преступник выстрелил себе в голову.

Я пытаюсь переварить полученную информацию и не посмеяться над Уиллом, использующим слово «преступник».

— С женой и дочкой все было в порядке, — продолжает Кармел. Ее голос звучит не только нервно, но и волнующе.

— А где сама история о призраке? — спрашиваю я. — Вы привели меня в эту квартиру, где жил агрессивный железнодорожник?

— Это не железнодорожник, — отвечает Кармел. — Это коп. О нем сообщили уже после его смерти. Люди видели его через окна и слышали, как он с кем-то разговаривает, пытаясь уговорить их не делать этого. Однажды рассказывали, что он даже беседовал с маленьким мальчиком внизу на улице. Он высунул голову через окно и накричал на него, приказывая убираться отсюда. Напугал мальчика до полусмерти.

— Может, это просто еще одна городская легенда? — спрашивает Томас.

По своему опыту, думаю, это возможно. Не знаю, что я буду искать, когда доберемся до упоминаемой квартиры, и вообще я не уверен, найдем ли мы хоть что-нибудь, а если да, то убью ли я призрака. К тому же, никто не упоминал о том, что коп навредил хоть раз кому-то. Поэтому я всегда работал в одиночку независимо оттого, плакали призраки или гремели цепями.

А вот теперь это наша совместная практика.

На своем плече я чувствую тяжесть атаме. Всю свою жизнь я знал этот нож. Я наблюдал, как лезвие проходило сквозь свет и разрезало воздух, сначала в руке моего отца, а позже — в моей. Сила, заключенная в нем, ликует, а его мелодия быстрыми темпами растекается по рукам, направляясь к груди. Вот уже семнадцать лет он защищает меня и делает сильнее.

«Родственный союз», так говорил всегда мне Гидеон. Кровь ваших предков закована в этом атаме. Люди власти кровью своих воинов подавляли духов. Нож принадлежал твоему отца, теперь тебе, а вы оба — ему.

Это все, что он сказал мне. Иногда Гидеон во время разговора использовал немного забавных жестов. Нож теперь мой, и я люблю его, как люди, например, любят своих верных псов. Люди власти, кто бы они ни были, поместили кровь мох предков — кровь воинов — в это лезвие. Оно подавляет духов, но не знаю, в каком месте. Гидеон и мой отец учили меня никогда не спрашивать об этом.

Я так глубоко погрузился в свои мысли, что не заметил, как веду их прямо к квартире. Дверь была приоткрытой, поэтому мы сразу оказываемся в пустой гостиной. Наши ноги ступают по голому полу — все, что осталось после когда-то лежащего здесь коврового покрытия. Он похож на древесно-стружечную плиту. Я останавливаюсь так внезапно, что Томас вписывается в мою спину. На минуту мне кажется, что здесь пусто. Но затем я вижу темную фигуру, притаившуюся в углу возле окна. Она стоит с высоко поднятыми руками над головой, раскачивается взад и вперед, при этом тихо бормоча про себя.

— Вот это да, — шепчет Уилл. — Я не думал, что здесь кто-нибудь все же окажется.

— Никого здесь нет, — говорю я и чувствую, как они напрягаются, улавливая смысл моих слов. Не имеет значение, если это то, ради чего они привели меня сюда. Видеть их своими глазами — это совершенно иная ситуация. Я показываю им, чтобы отошли назад, и обхожу копа для того, чтобы лучше его рассмотреть. Глаза его широко раскрыты; он вселяет ужас. Он бормочет всякую ерунду и стучит зубами, словно бурундук. Как неприятно думать, что, должно быть, когда он был жив, выглядел вполне адекватно. Я достаю атаме не для того, чтобы угрожать ему, а только в целях собственной безопасности. Кармел делает короткий вдох, и, по какой-то причине, на этот жест обращает внимание полицейский.