Анна Леопольдовна - [102]
Однако, спросите вы, в чем же здесь скандал. Рассказываю. Посланник Мардефельд попросил дозволения навестить меня, и я позволила. Он беседовал учтиво и настороженно. Затем, набравшись, вероятно, смелости, предложил мне два дорогих бриллиантовых колье. Я отвечала, что не могу принимать такие дорогие подарки, поскольку не вижу ни малейшей причины для них. Он, в свою очередь, отвечал мне уклончиво, что очень симпатизирует мне, а также, зная мою дружбу с великой княгиней, был бы рад, если бы я попыталась склонить ее на сторону прусского короля. Я сказала прямо, что этого не будет, потому, прежде всего, что подобный союз не имеет выгод для России. И вот вчера, на балу в честь принца Людвига, я вижу на шее Юлии то самое колье! Мне было бы разумнее молчать, но я решилась действовать и рассказала принцессе после бала о посулах Мардефельда, объяснив и происхождение прекрасного украшения, которое и великая княгиня не преминула заметить. В результате – скандал! Юлия раскаялась и рыдала. Колье, разумеется, осталось у нее. Мардефельд остался с носом, он не может потребовать назад свой подарок! В слезах Юлия напомнила принцессе о своих страданиях в разлуке с Линаром, та отвечала, что уже предпринимает соответственные шаги и надеется, что саксонец в самом скором времени возвратится в Петербург. Юлия повеселела и не считает себя виновной. Конечно, бриллиантовое колье – весьма сильный соблазн. Принц и граф Остерман торопят великую княгиню, но она колеблется. Ей хочется исполнить союзные обязательства в отношении Австрии, но вовсе не хочется втягивать Россию в войну с прусским королем Фридрихом II, о талантах которого в военном деле давно уже идет молва.
Принцесса вновь ждет ребенка и призналась мне, что эта новая беременность отнюдь не радует ее:
– Отчего же именно теперь, когда государственные дела никак не улажены и мы стоим на пороге войны?! Ах, как некстати!..
Внезапно она посмотрела на меня внимательно и спросила, отчего «это самое», то есть беременность, с одними женщинами случается часто, даже и постоянно, а с другими – редко или никогда…
– Это зависит от желания, – отвечала я сдержанно.
– Что ты имеешь в виду? Объясни! Отказывать супругу я не могу и не вправе…
– Я имею в виду ваше собственное желание иметь ребенка.
– Но я не хотела на этот раз. Нет, не хотела. Все сделалось само собой, ведь это невозможно – идти против природы!..
– Помимо наших осознанных нами желаний существуют и желания, несознаваемые нами, желания, которые выражает сама суть нашего существа. И я полагаю, вы хотя и не желаете осознанно иметь ребенка, но хотите этого всем своим существом, сутью своей…
– А ты, стало быть, не хочешь?.. – Она не договорила.
– Я также не в силах противостоять самой природе моего существа, моей сути…
И я знаю, что сказала правду, как правда и то, что я посмела фактически запретить в свое время принцессе говорить о моем любимом. Однажды Ее высочество спросила меня об Андрее, но я смело отвечала, что не стану говорить о нем в его отсутствие.
– Ты что же, запрещаешь мне о нем говорить? – засмеялась принцесса.
– Как могу я посметь запретить вам! Я просто-напросто не хочу говорить…
Великая княгиня снова засмеялась.
Разумеется, мне жаль, что у меня нет ребенка, но это сожалеет разум, я знаю, а не тело, разум, а не самая суть моего существа.
Принцесса чувствует себя усталой и показывается при дворе, повязав голову платком и не надев фижм. Стоит неожиданная для Петербурга жара, и правительница приказала вынести свою постель на балкон со стороны набережной и там спит за ширмами, над чем, разумеется, подшучивают в салоне принцессы Елизаветы. Великая княгиня перестала являться в заседания Кабинета, препоручив государственные дела графу Остерману, которому полностью доверяет. Она остается по нескольку дней в своей комнате, одетая в одной юбке и в шушуне, с ночным убором на голове. Она принимает в своих покоях только меня и Юлию, играет с нами в берлан и запрещает мне говорить о политике.
Андрей поддразнивает меня и говорит, что мои мечтания о деятельной и желательной для меня жизни великого политика никогда не сбудутся:
– …потому что тебе, великой княгине, принцу и даже графу Остерману недостает железной твердости. Как возможно быть такими беспечными и ничего не предпринимать в отношении соперников! Конечно, принц голштинский – вне пределов Российской империи, но принцесса Елизавета… Всем известно, что французский посланник[101] посещает ее по ночам, переодетый. Следовало бы заключить ее в монастырь. Когда-то Великий Петр заключил в монастырь свою сестру Софью
