Анна Керн. Муза А.С. Пушкина - [9]

В своих дневниках, которые Анна, по ее собственному заявлению, вела всю жизнь, она тоже частично писала по-русски. Самый первый ее дневник постигла печальная участь: отец разорвал его на листы, из которых сделали пакетики для упаковки горчицы – в числе многочисленных проектов Петра Полторацкого был и небольшой горчичный завод. Однако это не отбило охоту Анет к литературному труду. Ей так нравилось писать письма, что в детстве она переписывалась даже с кузиной, с которой в то время жила в одной усадьбе. «Когда я заболевала, то мать брала меня к себе во флигель, и из него я писала записки к Анне Николаевне, такие любезные, что она сохраняла их очень долго. Мы с ней потом переписывались до самой ее смерти, начиная с детства». Все исследователи биографии Анны Керн сходятся во мнении, что поверять бумаге свои мысли и чувства было для нее настоящей потребностью, которая с годами не исчезла, а стала только сильней.

Кокетка, ветреный ребенок…

Некоторые биографы Анны Керн, преимущественно мужчины, находят, что она уже с младых ногтей сделалась кокеткой и очень рано проявляла склонность к легкомыслию и флирту, сильно развившуюся в ней впоследствии. Другие исследователи, как правило женщины, не видят ничего предосудительного в том, что девочка и тем более юная девушка кокетничает и хочет нравиться.

Действительно, в воспоминаниях Керн о детстве иногда проскальзывает подобный мотив. Так, Анна Петровна несколько раз отмечает, что девочками, в том возрасте, когда еще положено думать об играх и куклах, они с кузиной Анной Николаевной Вульф мечтали выйти замуж за героев древней истории или мифологии, «а в случае неудачи – за какого-нибудь из русских великих князей».

В своих мемуарах Анна Петровна неоднократно отмечает, что, едва выучившись читать, тайком брала книги из библиотеки матери. Почему тайком – догадаться нетрудно, явно это были совсем не те книги, с которыми разрешают знакомиться подрастающему поколению. Ну как тут не вспомнить цитату из Пушкина «читал охотно Апулея, а Цицерона не читал» или отрывок из «Евгения Онегина», рассказывающий о Татьяне Лариной:

Ей рано нравились романы;

Они ей заменяли все;

Она влюблялася в обманы

И Ричардсона и Руссо…

Почти с уверенностью можно утверждать, что еще задолго до замужества Анет прочитала множество любовных романов, и не только сентиментально-невинных, но и довольно откровенных, коих в куртуазном и фривольном XVIII столетии было написано немало. И словно предчувствуя, что потомки со временем захотят поставить ей это в упрек, она заранее точно оправдывается в своих воспоминаниях:

«Мы (Анна Керн и Анна Вульф. – Авт.) в свободные часы и по воскресеньям постоянно читали. Встречая в читанном скабрезные места, мы оставались к ним безучастны, так как эти места были нам непонятны. Мы воспринимали из книг только то, что понятно сердцу, что окрыляло воображение, что согласовано было с нашею душевною чистотою, соответствовало нашей мечтательности и создавало в нашей игривой фантазии поэтические образы и представления. Грязное отскакивало от наших душ. Они всасывали в себя только светлую непорочную поэзию».

В Лубнах, когда Анне было четыре года, произошел вот такой случай: «…один офицер на вечере у нас посадил меня на колени, слушая, как я читаю, и очень любезно со мной шутил… Это так мне понравилось, что я обещала ему выйти за него замуж». Маленькая Анет рассказала об этом матери, а та, посмеявшись, – генералу, командовавшему стоявшим в городе полком. Генерал заинтересовался, кого именно юная кокетка «осчастливила своим выбором». Но «я не могла назвать своего фаворита, потому что не знала его фамилии. Тогда он стал подводить ко мне, сидевшей на комоде, всех офицеров полка… Оказалось, что избранный мной был Гурьев».

Трудно не поверить этим словам. Вероятнее всего, так оно и было, и в присущем юной Анет стремлении нравиться не было и намека на испорченность. Тем не менее не исключено, что старшее поколение в ее семье было иного мнения. Так, одна из теток по отцу, Анна Ивановна, как пишет Анна Петровна, «очень меня огорчила… окромсавши мне волосы по-солдатски, чтобы я не кокетничала ими. Я горько плакала». Впрочем, нельзя сбрасывать со счетов, что эпизод этот произошел во время войны, когда родственницы везли Анет из Владимира в Лубны. Не исключено, что жестокое отрезание косы было произведено из соображений гигиены и удобства в походных условиях, а не как наказание за кокетство, на которое сослались лишь в воспитательных целях.

Свадьба с генералом

«Пора надежд и грусти нежной» Анны Полторацкой проходила в Лубнах и была, судя по ее собственным словам, весьма типична для провинциальных девушек ее круга. Она «учила брата и сестер, мечтала в рощах и за книгами, танцевала на балах, выслушивала похвалы посторонних и порицания родных, участвовала в домашних спектаклях… и вообще вела жизнь довольно пошлую, как и большинство провинциальных барышень».

Анну относительно рано, лет в пятнадцать, начали вывозить в свет. Впрочем, назвать светом тот круг, в котором она вращалась, можно лишь с большой натяжкой. Маленький уездный город, несколько дворянских семей да небольшая группа офицеров. Нетрудно себе представить, что юная и хорошенькая Анет блистала в этом обществе.