Анна Болейн. Страсть короля - [177]

По окончании обеда она собрала своих дам и особо близких к ее двору джентльменов и повела всех в личный сад насладиться солнышком. Норрис тоже находился в этой компании, и Анна догадывалась, что он, как и она, изо всех сил старается делать вид, будто между ними ничего нет, кроме дружбы. Теперь, когда они открылись в своих чувствах, скрывать их было не так легко.

Анна попросила Норриса сесть рядом с ней на каменную скамью в беседке, но на безопасном расстоянии. В нескольких футах от них по дорожке прогуливались остальные придворные; они болтали, смеялись и даже целовались.

– Почему вы не женитесь на Мадж? – спросила Анна.

– Я решил немного подождать, – после недолгого молчания ответил Норрис.

Она понизила голос:

– Дожидаетесь, когда будет можно надеть башмаки мертвеца? Если что-нибудь нехорошее случится с королем, станете искать способ получить меня?

Снова наступила тишина.

– Нет, – тихо произнес Норрис. – Если бы у меня были такие мысли, пусть бы мне лучше отрубили голову. Мадам, это опасный разговор. Упоминать о смерти короля, даже в шутку, не безобидное занятие.

Анна это знала. Представлять себе смерть суверена или планировать ее, может быть, даже просто говорить о ней считалось изменой.

– Да, но я вам доверяю, – сказала она. – Не забывайте, я могу погубить вас, если захочу.

Это было сказано в шутку, однако Норрис посмотрел на нее с ужасом.

– Мадам, прошу, чтобы я тоже мог вам доверять, – сказал он, вставая и отвешивая поклон.

– Не уходите, – прошептала Анна.

– У меня есть обязанности в личных покоях короля. Доброго дня вашей милости.

Когда сэр Генри ушел, Анна увидела брата леди Уорчестер Энтони Брауна. Он поклонился Анне и пошел поговорить с сестрой. Оба с любопытством поглядывали на королеву. Похолодев от страха, она поняла, что Браун, наверное, подходил к саду по дорожке, огибавшей беседку. О Господи, неужели он слышал их разговор с Норрисом? Сэр Энтони был близок к Генриху, и тот глубоко уважал его. Если Браун расскажет королю об этом разговоре, он наверняка поверит. Тогда обвинением ей будут служить ее же собственные слова. И Норрису… Из их беседы могу сделать вывод, что они с Норрисом хранят какую-то общую постыдную тайну. Покушение на честь жены короля расценивалось как измена государству. Любой, осужденный за подобное преступление, претерпит невообразимо ужасную смерть через повешение, потрошение и четвертование.

Только не Норрис! Не верный, добрый, преданный Норрис, который не сделал ничего дурного, кроме того, что без всякой надежды любил ее, держась на почтительном расстоянии.

Нужно его предупредить!

Приказав слугам оставаться на месте, Анна заторопилась во дворец, направляясь прямиком в апартаменты Генриха. Норриса она нагнала в комнате пажей, где тот делал внушение за лень незадачливому мальчишке. Когда паж ушел, вылупив глаза при виде королевы, она прикрыла за ним дверь. На лице сэра Генри появился испуг.

– Кажется, нас подслушали, – начала Анна; Норрис продолжал взирать на нее с ужасом. – Сэр Генри, молю вас, пойдите к моему подателю милостыни и поклянитесь: что бы он обо мне ни услышал, я честная женщина.

– Анна, разумно ли это? – спросил глубоко взволнованный Норрис. – Это походит на желание оправдаться. Я могу поклясться в этом, если возникнет необходимость.

– Идите! – взвизгнула она. – Нельзя терять ни минуты!

– Мадам, вас хочет видеть король, – сообщил Анне ее камергер.

Проведя последние два часа в терзаниях по поводу судьбы Норриса, она ожидала худшего. Вот оно – возмездие, которого она ждала. Генрих все узнал. Ну что ж, без борьбы она не сдастся! Для защиты Анна взяла с собой Елизавету. С ребенком на руках, несомненно королевским, она будет взывать к Генриху как оболганная мать.

Короля она застала глядящим сквозь открытое окно на двор. Генрих хмурился, вид у него был обеспокоенный. Анна сделала реверанс, прижимая к себе дитя, и он обернулся.

– Я слышал о вас странные вещи, Анна. – Король пронзил ее стальным взглядом. – Ваш податель милостыни сообщил вашему камергеру, что вы посчитали необходимым послать к нему Норриса, чтобы тот заявил ему о вашей добродетельности.

– Сир, это было сделано, чтобы противостоять ужасным слухам, будто я развратная женщина, а мне не хотелось, чтобы в подобное поверил отец Скип. Я подумала, лучшим опровержением послужат слова Норриса, ведь он известен честностью и верностью вам.

– Если бы я заподозрил, что вы меня обманывали, то никогда бы не простил, – не сразу, но ответил король.

– Как вы могли такое подумать? Я люблю вас, Генрих. Этот ребенок – дитя нашей любви. Я никогда не променяла бы вас на другого.

Генрих навел на нее тяжелый взгляд:

– Не допускайте сплетен о том, что благодаря вам я стал рогоносцем, мадам!

– Почему папа злится? – спросила Елизавета, когда Анна выносила ее из комнаты.

– Ничего страшного, – заверила ее Анна, глотая слезы и молясь про себя, чтобы это было правдой. – Все будет хорошо, моя дорогая.

В тот вечер состоялся банкет, и Генрих вел себя как обычно: был любезен и охотно поддерживал компанию. Гнев его, к облегчению Анны, перегорел. Они первыми пошли танцевать, и Генрих восхищался платьем Анны – новым, из серого дамаста с алым киртлом. В десять он ушел, сославшись на необходимость заняться важными государственными делами.