Аниска - [33]

Целует мои губы, шею, грудь, опускает доверчиво голову на мой атласный живот. И опять любит меня. И я люблю его.

Устал, устал магический жезл. Но разве не здесь я, чтобы вернуть ему волшебство? Губы мои, горло, рука — разве не преданные помощники мне?

И вновь воспрянул, расцвел мой прекрасный любимый!

У кого еще такие круглые, упругие ягодицы, как не у меня?

Целует их любимый, жадно целует, раздвигает и с восторгом дотрагивается мизинцем до бархатного кружка! Ах ты мой баловник, нежный доверчивый кружочек!

Вот уже пальчик любимого внутри — тонкий, ласковый мизинчик.

Два пальца. Благоухает ароматный гель.

А вот и сам он — твердый, крепкий и сильный, как никогда! Ходит внутри горячим поршнем!

Кричит от восторга любимый! Извергается в нутро мое сладким молоком. Падает без сил на мою гладкую спину, сжимает в экстазе крутые мои бедра!

Все. Кончился час.

Истекли до последней бескрайние три тысячи шестьсот секунд.

Нет, Алешенька, я не могу остаться с тобой, дорогой. Я люблю тебя, сама не понимая почему, я люблю тебя, как не любила никого до сих пор и мне никогда не было так хорошо как сейчас. И меня не остановили, как видишь, твои тридцать восемь лет. Но я не уеду с тобой завтра в Софию. И твоей женой мне стать не суждено. Поздно.

Прощай, Алешенька, милый мой запретный любовник! Не плачь, вспоминай хоть изредка обо мне, моя такая короткая и невозможная любовь! Помни свою волшебницу с Урала, беспутную и несчастную Аниску!

Проща-а-а-а-а-ай!!!"

* * * * * * *

…Когда в третьем часу ночи пьяный Минька вернулся в номер, Аниска спала. На тумбочке рядом стояла наполовину пустая бутылка коньяка и рюмка, над которой одиноко кружила винная мушка…

* * * * * * *

…Через три дня утром старый знакомый — веселый толстячок на "форде", отвез супругов в бургасский аэропорт. В ожидании посадки Аниска и Минька распили в баре бутылку белого вина, затем прошли паспортный контроль, заняли свои места в самолете и тут же уснули.

…А после обеда в иллюминаторах показались родные вершины Урала…

Часть седьмая. Holy Saturday

Ночью прошел дождь, поэтому на асфальте перед воротами образовалась большая лужа. Вокруг нее, весело чирикая, прыгали воробьи. Чуть поотдаль на пробивающейся травке лежал Пуська и смотрел на резную ограду, опоясывающую двор. Сейчас коту было не до наглых попрыгунцев — Пуська готовился дразнить Гайдара.

Сам Гайдар, злобный черный овчар, мирно дремал в своей будке у крыльца. Пес пока еще не подозревал о присутствии коварного врага, так как Пуська подкрался к участку главного местного налоговика Панчикова, владельца Гайдара, тихо и незаметно — как вьетнамский партизан к лагерю ненавистных амирикосов.

Пуська осмотрелся — во дворе, кроме Гайдара, никого не было. В окнах тоже. Предосторожность нелишняя — однажды пьяный Панчиков увидел как Пуська измывается над псом и открыл калитку. Если бы существовали Олимпийские игры для котов, Пуська в тот день точно бы побил все рекорды в спринте — с такой скоростью пришлось ему улепетывать от громадного рассвирепевшего пса…

Пусто. Что ж, можно приступать…

Пуська подполз к высокой ограде из вычурных металлических прутьев, просунул голову внутрь двора и замяукал.

Добротная кирпичная конура дрогнула и чуть не подпрыгнула на месте. Оттуда вырвался Гайдар и бросился к забору. Пуська продолжал стоять с просунутой между прутьев головой. Овчар разогнался и…

…Пуська резко отскочил назад, а глупая собака, не сумевшая вовремя затормозить, со всего маху врезалась оскаленной мордой в металл! И опять, уже в который раз голова ее застряла между прутьев!

— Ау-у-у-у! Р-р-р-р-р! Уау-гав! — отчаяным усилием пес высвободился и на много километров вокруг разнесся его гневный рев.

Пуська тем временем уже добежал до самого дальнего конца забора и остановился. Гайдар рванул туда.

— Гав! Гав! Убью, сволочь! Сожру! С потрррохами! Тварь! Тваррррь! — рычал взбесившийся пес.

— Мяу! Песик! Скажи мяу! Мяу! Мяу! — весело отвечал ему Пусечка.

Затем кот отошел к травке, задрал заднюю лапу и аккуратно помочился, метя территорию.

Бум! Бум! Бум! Ррррр! Гав! Уау! — обезумевший от унижения Гайдар бился об ограду, а с его морды клочьями летела пена. В домах на соседних участках кто-то уже открывал окна. Пора и честь знать.

Легкой походкой, как ни в чем ни бывало, довольный Пуська удалился восвояси.

…Вот уже восемь месяцев он с Хозяйкой обитал в этом чудесном элитном поселке. Тишина, спокойствие, чистота, огромные участки земли, на которых раскинулось три десятка особняков, никаких гопников, бродячих собак, битых бутылок, об осколки которых можно поранить лапы — благодать! Неплохо устроились отцы города. Молодец, Хозяйка, вырвала у жизни свой шанс. И он, Пуська, наверное тоже…

…А вот и высоченная глухая стена из бетона, облицованного красным декоративным кирпичом. Поверху битое стекло и камеры. Крепость! Хоть танк на нее направляй. Только нету у Пуськи танка, зато знает он, что если зайти на соседний участок, есть там в одном месте небольшой лаз — для человека мало, а коту в самый раз! Через него и проникнем!

Проживает в доме-крепости толстая глупая кошка Гюль. Вон она, грустно смотрит на Пуську из окна. Гюль белая-белая, пушистая-пушистая. Морда чайником. Порода у Гюль — персидская кошка. Говорят, разные там персы с турками так и выглядят — чайники лупоглазые… А еще Гюль самая что ни на есть басурманка — по-русски почти не понимает и свинину не ест. У них в доме никто свинину не ест — курды здесь живут. Истинные нехристи, хоть и подымают в праздники над домом российский флаг.