Анимация от Алекса до Я, или Всё включено - [35]

Этим же днём, на собрании, я ожидал новых разборок, вызванных ябедничеством, велением собирать багаж на выселение, но этого не последовало.

Натали ограничилась вопросами: «Как прошла зарядка и сколько человек было?» Я не стал чернить события, уже отойдя от гневных эмоций. Затем мам выдали именные бейджи на тесёмках, чтобы охрана не придиралась к отсутствию браслетов, которые носили туристы Роуз отеля, как знак своей причастности к лагерю «розовых» всевключённых. В тот же день постполудня мы изготовили рекламный щит с расписанием анимационных мероприятий и водрузили возле сцены.

Боб приутих, но я чувствовал, что он так просто не сдастся. Придётся следить в оба глаза.

На следующий день я уже был во всеоружии и сразу после завтрака, в одиночку, перетащил колонки и пульт. Затем нашёл в столовой переходившего к финальной стадии завтрака — сигарете — Мустафу. На него произвело впечатление моё рабочее рвение и порадовало отсутствие необходимости волочить аппаратуру.

— Астарожна, Алекс. Работа что это — не волк, да? И в лес работа не надо, — предупредил он об опасности перетрудиться.

Но я не учёл, что ещё один человек также подготовился к утренней зарядке. Им оказался тот самый Яша, впечатлительный кальянщик почтенных лет, но несмотря на года, обладающий буйным нравом молодого сапожника. Он перегородил нам дорогу и категорически отказался подпускать к электро-розеткам, угрожая перерезать кабели. Или пережечь их углями, после того как мы последовательно отобрали у него перочинный нож, бритву и осколок стекло.

— Алекс, это катастрофа, — печально молвил Мусти. — Ноу монинг джим тудэй.

Я предложил поискать другое место, где ещё есть розетки. Мустафа весьма неохотно отреагировал на эти предложения, собираясь погрузиться в черепашью дрёму на пригретой ранним солнцем скамейке. Я вновь совершил нервную пробежку по территории. Место нашлось у другой барной стойки, принадлежащей бассейну с аквагорками. Всё-таки Мустафе пришлось потаскать колонки, что он проделал с великой скорбью черепахи Тортиллы. Столь же траурно-медленно.

Подключение на этот раз прошло успешно. Музыка зазвучала. Занимающихся набралось более десятка, и места возрастных дойдчледи заняли представительницы нашей родины среднего возраста. Всё шло удачно, восточная музыка отражалась от водной глади, мы занимались, расположившись полукругом. Минут через десять что-то неладное стало происходить со звуковым сопровождением. Вместо размеренной мелодии, позвякиваний колокольчиков ветра и главенствующей неспешности, появились танцевальные ритмы, задорные напевы. Я оглянулся, так и есть. У пульта орудовал Боб, злорадно поглядывая на меня. Я не сдался и сменил темп зарядки, превратив её из стретчинга в аэробику. Боб включил аранжировки для белли дэнс — танец живота. Я ответил ему набором из вращения таза, бёдер и плеч. Совсем неожиданно «бахнул» орган. Я счёл зарядку завершённой и перешёл к водным процедурам, прыгнув в бассейн. Отдыхающие восприняли это как пример и последовали за мной.

С той поры Боб не вмешивался со злокозненными мотивами в мои активити. Видно какой-то экзамен на профпригодность я всё же прошёл. А возможно повлияло на прекращение потребности к открытому противодействию со стороны шефа тот момент, когда я, спустя четверть часа после зарядки, якобы случайно, швырнул его в бассейн, встряхнув пару раз в воздухе.

Глава 4

На что внимательный читатель может возразить, что четвёртая глава уже была. На что я, в свою очередь, тебе внимательный очкарик отвечу: «Та глава называлась арбузной, поэтому четвёртая именно эта». «На что спорим?) — на очки?»

Потихоньку всё устаканивалось и забокаливалось. Я с каждым днём всё более глубже погружался в пучину происходящего, ловил рабочий ритм. С Мустафой мы быстро нашли общий язык, он учил меня своей тарабарщине, я помогал ему с русским. Немцы мельчали в численности, русские прибывали и крепчали. Поэтому, человек умеющий объясняться на языке Грибоедова и Островского, а применительно к Турции — Якубовича или Трахтенберга становился актуальным, востребованным и поощряемым работником.

На «вериблюжины сынах», как они стали себя уважительно именовать с моей подачи, я оттачивал разговорные навыки с самого утра, следуя мимо охранно-пропускного пункта.

— О, Алекс, гюнайдын. («гюнайдын» — доброе утро. Перевод с турецкого. Примечание автора)

— Гюнайдын, Мухаммед ибн вериблюжинах. Насыл сын? — я до того обнаглел, что первым стал интересоваться делами секьюрити.

— Йя, Алекс, сен конушум турче? («сем конушум турче» — ты говоришь по-русски) — оторопело спрашивал тот.

— Эвет, вериблюжаны сын. Гюрюшуруз. («эвет» — да, «гюрюшуруз» — увидимся)

Поначалу, это вызывало дикие вопли радости, танцы вокруг меня с бубнами и лютнями, попытки брежневского лобызания, противостояния которым укрепляли мой плечевой пояс вместо зарядки. Потом восторженные эмоции поугасли, но доброе расположение я завоевал. Встретить людей из заморских краёв, мало мальски знающих твой язык любому басурманину приятно, а верблюжьему сыну и подавно.

Повара в ресторане тоже не зевали. Юсуф, парень с телосложением борца смешанных единоборств и при этом обладатель гостеприимной улыбки, пытался обучить меня скороговорке: «йогурду сармисакласак тами сакласак сармисакламасак тами сакласак».