Английская мадонна - [28]

Теодору все еще стесняла непривычная для нее обстановка, но она легко положила пальцы на локоть графа, как в прошлом учила ее делать мать.

Ее отец, словно ощутив, что чувствует леди Шейла, проговорил рядом с ними:

— Как вновь прибывший, могу ли я воспользоваться привилегией отвести к ужину ту, что так прекрасна, словно сошла со знаменитых полотен из коллекции его светлости?

— Спасибо, — сдержанно ответила леди Шейла, — это должен был произнести его светлость, если бы не был так чрезмерно небрежен в отношении этикета…

Дамы и господа покинули гостиную и пошли по коридору в столовую. По обе стороны от них висели картины, вызвавшие у Теодоры страстное желание остановиться и впиться взглядом в каждую, в одну за другой.

Но она еще раз сказала себе, что должна немедленно отбросить неловкость, которая, если не побороть ее «на корню», начнет пробиваться вовне, отражаться и внешне, — наступила пора начать вести себя с той же непринужденностью и светским шиком, какие продемонстрировал ей какой-то час тому назад отец. И нечего оправдывать себя тем, что она впервые ужинает в таком высокородном обществе.

Мать довольно часто ей повторяла: быть застенчивой и стеснительной — скучно, и это знак, что ты думаешь о себе, а не о других людях.

После всей этой психологической установки, набравшись храбрости, когда они прошли чуть дальше, Теодора сказала:

— Я с таким нетерпением жду, милорд, когда же мы увидим вашу коллекцию!

— Вы хотите сказать, что знаете о живописи так же много, как ваш отец? — живо откликнулся граф.

Ей показалось, что это проверка.

— Надеюсь, да, — ответила она без ложной скромности. — Меня с детства приучали не слишком заботиться о других вещах…

Граф рассмеялся.

— Мне нужно будет проверить завтра ваши познания, и я уверен, что уж что-что, а мои полотна Ван Дейка вас восхитят.

— Мой отец уверен, они не сравнятся с нашими.

Сказанное ею его удивило. И, поскольку граф все еще считал ее отца просто профессиональным реставратором, он спросил:

— Вы владеете какой-то картиной Ван Дейка?

— Тремя картинами этого мастера, — ответила Теодора. — Первая, самая лучшая его работа, по общему мнению, портрет Колвина из Маунтсорреля, его современника, вторая изображает другого члена нашей семьи, и третья — «Отдых на пути в Египет».

На миг граф застыл на месте. Затем решительно возразил:

— Я знаю картину, о которой вы говорите, но ваша — безусловно, копия.

— Копия?

— Оригинал кисти Ван Дейка висит в этом замке!

Теперь пришел черед остолбенеть Теодоре. Она потеряла дар речи, а к моменту, когда до нее дошел весь смысл его слов, они уже входили в столовую.

Это был огромный зал с изящно высеченным мраморным камином и множеством окон. Между окнами повсюду, где только можно, висели картины. Но было очевидно, что многие из них требуют немедленной реставрации. Потемневшие от времени, они не давали возможности быстро определить, что это за полотна и чьей они кисти.

Стол был уставлен золотыми украшениями и массивными канделябрами, в каждом по четыре свечи. Посуда на столе была — сплошь севрский фарфор и уотерфордский хрусталь. Последний отличался удивительно тонким рисунком и особой прозрачностью.

Теодора заняла место по левую руку от графа, по правую села леди Шейла.

Рядом с леди Шейлой сидел ее отец, немедленно ввязавшийся в дискуссию с мужчиной справа от себя — они спорили по поводу Национальной галереи. Ее отец долго доказывал, что, если картина продается частным образом и имеет высокую эстетическую ценность, ее должна выкупить нация.

Леди Шейла тут же вполголоса завела с графом беседу, которая, несомненно, носила весьма интимный характер, так что Теодора получила отличную возможность открыто поозираться. Однако через минуту или две заметила, что господин слева от нее внимательно смотрит на нее и улыбается.

— Ну так что? — спросил он в конце концов. — Что вы обо всем этом думаете?

— О помещении? — уточнила Теодора. — Оно сказочное.

— Вы должны сообщить это хозяину, он будет в восторге!

Теодора посмотрела на графа, увидела, что тот слушает леди Шейлу, и тихо проговорила:

— Я представляла себе графа стариком, но, видимо, я думала о его отце, который скончался.

— Да, Кимбалл получил наследство в прошлом году, — ответил сосед. — И с того момента глубоко обеспокоен состоянием картин. Его отцу было уже за восемьдесят, когда он умер и оставил дом в беспорядке. Вот почему, узнав о репутации вашего отца, граф немедля послал за ним!

Он, очевидно, мгновенно понял, что последние слова его прозвучали грубо, и быстро поправился:

— Я имею в виду — пригласил вашего отца приехать сюда, и, позвольте добавить, я очень рад, что вы приняли приглашение!

— Спасибо, — ответила Теодора, — я определенно не ожидала, что это со мной случится.

— Вы говорите так, будто никогда раньше не гостили в таком большом доме.

— Не… вполне… так что это… приключение.

— Я глядел, как вы сейчас… ммм… осматриваетесь, и подумал, что вы как ребенок, которого привели на представление с волшебным фонарем.

— Да, разумеется! Именно так все и есть, — честно ответила Теодора. — Только это не волшебный фонарь. Это настоящая драма.