Англия и Уэльс - [24]

И я ушел с большим серым кораблем под мышкой. А затем был жаркий августовский вечер в этом самом парке — такой тихий и безветренный, что ни единый листок не шелохнулся на ветвях высоких черных деревьев. Еще помню множество китайских фонариков и волшебных лампочек, которые отбрасывали красноватые блики на разрумянившиеся лица других детей, склонившихся над своими светящимися лодками в мерцающих водах ручья. Мне достался первый приз в этом соревновании благодаря остроумному инженерному решению: я выстроил для своего корабля каменную гавань и водрузил на ее вершине макет Эддистонского маяка. У меня и сейчас перед глазами та картинка: изящные и гордые очертания эсминца, тихо покачивающегося на якоре в освещенной гавани. Это была моя первая награда в жизни. Уже не помню, что она из себя представляла, но навсегда врезалось в память чувство законной гордости, которое я испытал… А также некая ужасная вещь, которую я сделал позже той же ночью. Помню, как я протянул руку в темноте и нащупал серый корабль, стоявший на стуле рядом с кроватью. Приподнявшись, я взял горевший ночник и подпалил последнюю свечку. Затем сидел и в непонятном экстазе смотрел, как полыхает зеленый воск, растекаясь по палубе.

Внезапно я ощутил прилив нежности к Борнмуту: ко всем его старикам в инвалидных креслах, к аккуратным садам и подстриженным лужайкам, к его бесконечным тюльпанам, к секретарю городского совета, к господину мэру и самому совету, даже к старым полковникам с больной печенью в мешковатых клетчатых костюмах… И к тем унылым семейным парам, которыми напрочь забиты все гостиницы.

Затем, когда маленький мальчик в своей панамке с обвислыми полями пробегал мимо меня, я подумал: вот бы остановить ребенка и обнять его хрупкие костлявые плечики. И когда я уже был готов — преодолев свою природную застенчивость и долгие двадцать четыре года — встретиться с самим собой в лице этого мальчика и сказать что-то искреннее и хорошее, типа: «У тебя просто замечательная лодка»… — в тот самый миг нянька (ужасная женщина!) воткнула иголку в недошитую наволочку, сняла очки и произнесла: «Пойдемте, мастер Джон, время обедать». Решительно поднялась и зашагала по дорожке. Мальчишка послушно побрел за нею со своим серым кораблем под мышкой…

Вот так в Борнмутском парке развлечений, где вроде бы и не могло произойти ничего экстраординарного, взрослый мужчина повстречался с маленьким серым призраком — настолько маленьким, что тот мог пройти у него под протянутой рукой, но достаточно большим, чтобы целиком заполнить ему душу.

2

Сколько бы я ни старался, мне так и не удалось искоренить в себе иррациональную веру в безусловную честность женского пола. Ко всем мужчинам я отношусь с изначальным подозрением, всем женщинам безоглядно доверяю, ибо — как сказал классик: «Живите опасно!»[15].

В Крайстчерче неподалеку от монастыря есть узкая и короткая улочка, почти целиком состоящая из чайных магазинчиков. Конкуренция настолько велика, что некоторые официантки или хозяйки предприятия — а, надо заметить, на этой улице царит сугубо женский бизнес — вынуждены выставлять пикеты прямо у дверей. Стоит слегка замешкаться, как вас тут же берут в плен очаровательной улыбкой: «Не желаете ли чаю, сэр?» И вы думаете: «Определенно желаю», — и безнадежно отклоняетесь от курса на монастырь. Одному Богу известно, сколько набожных паломников пало жертвой местных сирен.

Я шел по улице, лелея в душе образы величественных норманнских трансептов, когда на моем пути возникла прелестная дева с самыми прекрасными в мире серыми глазами.

— Не желаете ли омара, сэр? — спросила она.

Я внимательно присмотрелся и обнаружил, что она не шутит. За спиной девушки на фоне розовых кустов стоял стол, на котором в художественном беспорядке красовались дюжины омаров. Я бросил взгляд на часы: они показывали половину пятого. Вот уж никак не подозревал, что можно есть омаров на полдник. Скажу больше: по-моему, в этом ощущается нечто непристойное. От неожиданности я совсем растерялся и ответил: «Да, пожалуй». Девушка тут же, не оставив мне времени на размышления — сугубо женская черта, — подхватила одну из этих тварей (большую, красную!) и скрылась за дверями своего заведения. Я обречено последовал за нею, шлепнулся в обтянутое коленкором кресло и приготовился к худшему — меня терзали ужасные предчувствия.

— Чаю? — раздался мелодичный голосок.

На моем лице отразился слабый протест, но девушка уверила меня, что китайский чай «прекрасно подходит к омару». Я собирался было поинтересоваться: а проделывал ли кто-либо прежде подобный эксперимент, но мне не оставили на это времени. Когда панцирь лобстера опустел, в меня словно вселился бес, который заставлял отвечать «да» на все, что предлагала девушка (а она была чертовски разговорчивой). В результате на столе передо мной скопились плошки с дорсетскими сливками, горшочки с джемом, пышные кексы, источающие умопомрачительные ароматы, и целые бастионы из булочек и хрустящих рогаликов. Единственное, чего не хватало моему чаепитию, — так это Безумного Шляпника.

Лондонцы любят рассказывать истории об излишествах Западной страны