Англия и Франция: мы любим ненавидеть друг друга - [46]

Между тем Шотландия хранила молчание — и неудивительно, если учесть то, что сын Марии, король Яков, теперь уже способный мыслить самостоятельно двадцатилетний монарх, успел подписать альянс с Елизаветой. И когда английские послы спросили Якова, нарушит ли он альянс, если его мать обезглавят, он ответил: «Нет».

Бедная Мария была обречена.

Мария, похоже, с оптимизмом воспринимала неотвратимую гибель, смирившись с тем, что игра проиграна. Она объявила, что готова стать мученицей за веру — «с Божьей помощью я умру в католической вере», — и даже призвала Филиппа Испанского захватить английский трон и покончить с протестантством.

Но, даже несмотря на этот дерзкий политический вызов со стороны Марии, Елизавета I все не решалась подписать смертный приговор. Похоже, ей совсем не хотелось своими руками лепить образ мученицы, да и побаивалась она репрессий со стороны католических стран. Она даже пыталась убедить тюремщиков втихомолку расправиться с Марией — в самом деле, история знает немало несчастных случаев, произошедших с королевскими особами в заключении: скажем, кто-то нечаянно проткнул себя раскаленным железным прутом, ну и тому подобные страшилки. Когда тюремщики отказались (чары Марии еще действовали), Елизавета якобы случайно подписала приговор: она попросила секретаря положить его к остальным бумагам, а потом просто сказала, будто «не заметила», что подписывает. Как только дело было обстряпано, она устроила целое шоу — сделала вид, что не хочет расставаться с документом, но почему-то не остановила своих помощников, когда те с приговором отправились к последнему месту заточения Марии, замку Фотерингей в Нортгемптоншире.

Вечером 7 февраля 1587 года в замок Фотерингей к сорокачетырехлетней Марии прибыли с визитом графы Кентский и Шрусбери, чтобы сообщить о том, что утром ее ждет казнь. Мария уже была готова к этому, но поклялась на Библии в том, что невиновна в организации заговоров с целью убийства Елизаветы. Граф Кентский заявил, что ее клятва ничего не значит, потому что Библия католическая. Мария с убийственной французской логикой сказала: «Если я клянусь на книге, которую считаю достоверной, то неужели ваша светлость поверит моей клятве больше, если я поклянусь на переводе, который не понимаю?» Пока бедный граф пытался разобраться в сказанном, ее уже казнили.

Последнюю ночь Мария провела за составлением завещания и письмами. Она просила, чтобы мессу отслужили во Франции, а наследство оставляла монахам Реймса. Потом составила официальную просьбу похоронить ее во Франции, в одном из королевских соборов Сен-Дени или Реймса, — в этом французы нелюбезно ей отказали.

Утром она смело двинулась к плахе и велела своим слугам рассказать ее друзьям, что она «умерла верной своей религии, настоящей шотландской женщиной и настоящей француженкой». Когда ее слуги запричитали, она попросила их — по-французски, разумеется, — замолчать.

После того как дело было сделано (говорят, все обошлось двумя ударами мясницкого топора), палач поднял голову Марии, схватив ее за знаменитые рыжие волосы, и в его руке остался парик. Голова упала на землю, и все увидели настоящие волосы, преждевременно поседевшие за долгие годы заточения.

Франция скорбела в лучших традициях политического лицемерия. В соборе Нотр-Дам отслужили заупокойную мессу, на которой присутствовали Генрих III и его мать Екатерина Медичи, которая, смеем надеяться, воздержалась надевать украшения, конфискованные у Марии. Архиепископ прочитал проповедь, яростно прошипев, что «топор варвара-палача изуродовал тело, которое украшало постель короля Франции». В глазах французов было, конечно, вдвойне недопустимо казнить красивую женщину.

А в Шотландии сын Марии, король Яков, отреагировал на известие об ее смерти со стоицизмом, который кто-то назовет равнодушием. Он лишь произнес: «Теперь я единственный король». Спустя некоторое время он сказал, что ее казнь была «нелепой и странной процедурой». Но это, согласитесь, мало похоже на всплеск сыновнего или патриотического негодования.

И все-таки напрашивается вопрос: Мария — королева Шотландская?

Ну, строго говоря, да, хотя с учетом того, что ее предал каждый мало-мальски влиятельный шотландец, неудивительно, что перед смертью она видела себя исключительно француженкой. Именно во Франции она хотела быть похороненной, и последнее в своей жизни письмо адресовала французскому королю Генриху III, в котором сказала, что ее убивают как французскую угрозу английскому трону. Она как будто забыла, что ее родственники по материнской линии, Гизы, рисковали ее жизнью, втягивая в свои религиозные политические игры, и что Екатерина Медичи была, прошу прощения, такой сукой по отношению к ней.

А в смысле политики именно французы, а не шотландцы, потеряли многое, когда Мария потеряла голову. С ее смертью Франция лишилась единственного в Европе человека, который мог реально занять английский трон, не заставляя изощряться французского посла. Сын Марии, король Яков Шотландский, слишком сдружился с Елизаветой, что не могло понравиться Франции, но даже в свои сорок четыре Мария теоретически вполне могла выйти замуж за француза, унаследовать английскую корону после смерти Елизаветы (неважно, насколько естественной) и приструнить своего заблудшего сына Якова. Для Франции мог бы получиться фантастически удачный расклад: с Марией на английском троне и Яковом в Шотландии, всей Британией вновь можно было бы управлять с французской стороны Ла-Манша, как это было во времена Вильгельма Завоевателя.