Англичанин Сталина. Несколько жизней Гая Бёрджесса, джокера кембриджской шпионской колоды - [85]

.

Бёрджесс уверенно двигался по пути саморазрушения, чему в немалой степени способствовала его тяга к спиртному и диабет. Через Филби Бёрджесс 16 марта получил приглашение на вечеринку в дом Кермита Рузвельта, офицера ЦРУ и внука президента Теодора Рузвельта. Среди гостей были: Франклин Д. Рузвельт-младший, сын Франклина Делано Рузвельта, британский военный атташе, и супруга Уолтера Беделла Смита, директора ЦРУ. Бёрджесс сразу же ввязался в спор с Рузвельтом о корейской войне, причем спор едва не перешел в рукопашную и мужчин пришлось развести по разным углам. Рузвельт был в такой ярости, что на следующее утро рассказал об этом споре Аллену Даллесу, заместителю директора ЦРУ. Оказалось, что Даллес уже все знает от своего шефа, Беделла Смита.

Тем временем Джон Бэттл, губернатор Виргинии, написал Джону Симмонсу, главе протокольного отдела Госдепа, приложил свидетельство Тёрка. Он пожаловался на грубое нарушение Бёрджессом правил дорожного движения, которое могло закончиться трагедией. Мистер Бёрджесс заявил о дипломатическом иммунитете для себя и своего шофера и даже пригрозил задержавшим его офицерам[704]. Поскольку посол Оливер Франк до 28 марта был в Лондоне, Госдеп не торопился и переправил документы в посольство только 30 марта. Франк немедленно обратился в Форин Офис.

Бёрджесс, находившийся в Чарлстоне – он проводил недельный отпуск с матерью, – ничего об этом не знал. Он вел себя в высшей степени пристойно, ограничивал себя в выпивке – возможно, стыдился своего поведения во время предыдущего посещения города, но, скорее всего, его сдерживало присутствие матери. Миссис Рузвельт нашла его «спокойным, безмятежным и веселым. …Он хорошо выглядел и не выказывал ни малейшего напряжения. Он сказал, что обратился в Форин Офис с просьбой освободить его от работы в посольстве»[705].

В субботу, 14 апреля, Бёрджесс вернулся в Вашингтон и немедленно был вызван к послу. В среду, 18 апреля, через два дня после его сорокового дня рождения, посольство уведомило Госдеп, что Бёрджесс отозван. Он был временно отстранен от работы и должен был предстать перед дисциплинарной комиссией с перспективой отставки или увольнения. Франк доложил в Форин Офис, что работа Бёрджесса «является неудовлетворительной, что в его повседневной деятельности отсутствует глубина и уравновешенность и что он неоднократно получал замечания за то, что оставлял без присмотра секретные документы»[706].

Если Бёрджесс планировал этот отзыв, как утверждают многие авторы, он сделал хорошую мину при плохой игре, ворвавшись в кабинет Гринхилла, «кипя от ярости». Гринхилл писал: «Позже он постарался сгладить накал страстей, сказав, что сожалеет лишь об одном – ему будет трудно объяснить происходящее друзьям в Лондоне. Рассказывать о неудачах всегда неприятно»[707].

Общепринятому мнению о том, что Бёрджесс намеренно устроил свое возвращение, противоречит лишь случайное замечание Тёрка (о котором Бёрджесс не знал) о предыдущих нарушениях правил дорожного движения. Это замечание стало последним гвоздем в крышке гроба. Инцидент с нарушениями скорости также стал последней каплей, переполнившей чашу терпения его коллег в посольстве. Плохая репутация Гая, всегда следовавшая за ним по пятам, теперь его настигла. Как писал Роберт Сесил, «ни любовь к быстрой езде, ни склонность Бёрджесса к случайным гомосексуальным связям не были ни для кого новостью. Просто тот день оказался для него неудачным»[708].

Как-то утром весной 1951 года, согласно одному из отличающихся друг от друга рассказов об этом эпизоде, Майкл Стрейт выезжал из посольства на своей машине, когда увидел человека, тщетно пытавшегося остановить такси, которые проносились мимо него. Это был Бёрджесс.

«Он сел рядом.

– Вы можете подбросить меня в центр? – спросил он. – Я потерял машину. Точнее, ее у меня забрали.

Стрейт утверждал, что был удивлен и возмущен, узнав, что его кембриджский сверстник с октября находился в Вашингтоне.

– Ты сказал мне, что собираешься уйти из Форин Офис. Ты дал мне слово.

– Разве? Возможно»[709].

Стрейт еще сильнее забеспокоился, узнав, что Бёрджесс занимается в посольстве дальневосточными делами. В октябре южнокорейские и американские войска пересекли 38-ю параллель и начали продвижение к реке Ялу, где их встретили крупные силы китайцев. Он сказал Бёрджессу, что тот знал о планах наступления в Северную Корею, и, вероятно, сообщил информацию в Москву, откуда ее передали в Пекин. Если так, Бёрджесс стал причиной гибели множества американских солдат. В свою защиту Бёрджесс заявил, чтобы этих планах знали все, включая китайцев. Стрейт не был убежден.

«– Сейчас мы в состоянии войны. Если ты не уберешься подальше от правительства в течение месяца, начиная с сегодняшнего дня, клянусь, я обращу все это против тебя.

Гай улыбнулся и вылез из машины.

– Не беспокойся, – сказал он. – Я как раз собираюсь отплыть в Англию и, как только прибуду туда, подам в отставку»[710].

Понятно, что эта встреча могла состояться только после увольнения Бёрджесса в апреле. Стрейт утверждал, что не знал о пребывании Бёрджесса в Вашингтоне до «случайной» встречи в марте, не с Бёрджессом, а с бойфрендом Бланта по имени Джон Блейми. Тот ехал в Вашингтон, и Блант воспользовался возможностью и передал Бёрджессу экземпляр своей последней книги The Nayion’s Pictures. Бёрджесс заявил Блейми, что не имеет времени с ним встретиться, и Майкл Стрейт поужинал с Блейми, и книга не попала к адресату