Англичанин Сталина. Несколько жизней Гая Бёрджесса, джокера кембриджской шпионской колоды - [51]
Советские кураторы Бёрджесса хорошо понимали его сильные и слабые стороны. Они отметили, что у него очень широк круг контактов и он легко сходится с людьми. «Но его инициативу почти все время приходится сдерживать; он должен постоянно находиться под жестким контролем. Любое данное ему поручение должно быть оговорено до мельчайших деталей». Имело место и недовольство его личной жизнью. «Он понимает, что мы должны об этом знать, и с готовностью все рассказывает… Ему необходимы безусловная дисциплина, авторитет и приверженность принципам. И ему нужно постоянно повторять правила безопасности»[422].
Борис Крешин, также известный как Кротов, занявший место Горского, доложил, что Бёрджесс лучше, чем можно было ожидать, однако «его отличительной чертой в сравнении с другими агентами, которых я встречал, является богемианизм в его самой непривлекательной форме. Он человек молодой, интересный, достаточно умный, культурный, пытливый и проницательный. Он много читает и много знает. Но одновременно с тем он неряшлив, если не сказать точнее – грязен, много пьет и ведет жизнь так называемой золотой молодежи. …Вместе с тем Бёрджесс образован, политически и теоретически, и в беседе легко цитирует Маркса, Ленина и Сталина»[423].
Новым другом Бёрджесса стал Адам де Хегедус, которого он часто встречал в баре отеля «Риц». Адам родился в Будапеште в 1906 году в богатой семье. Он был журналистом и писателем в Венгрии и во Франции, где подружился с Андре Жидом, и оставался его другом, пока не перебрался в Британию, где натурализовался в 1935 году[424]. Бёрджесс встретился с ним, когда они оба работали в министерстве информации, и Поллоку было поручено подобраться к нему поближе, чтобы, поскольку Венгрия была союзницей Германии, наблюдать за венграми в Лондоне. Новым заданием Поллока стала дружба с немного подозрительными, обычно веселыми венграми, наблюдение за их контактами, воздействие на их позиции путем своевременно поставленных вопросов. На основании наблюдений следовало делать выводы, можно ли убедить венгров отправлять сообщения в Германию. Поллок впоследствии вспоминал: «Он был одним из первых людей, за которыми мне было поручено наблюдать, пока я делал свою работу для МИ-5. Он влюбился в меня. От него было много беспокойства, но в целом он был приятный малый»[425].
Джек Хьюит тоже не был призван на действительную службу, благодаря принятию в МИ-5, где он работал на Бланта над «Триплексом» – это материал, тайно изъятый из дипломатического багажа нейтральных миссий, – совращая курьеров, ехавших с вокзала Кингс-Кросс. Он также передавал слухи от информатора – владелицы Дуврского замка на Портленд-Плейс, как раз за углом от шведского посольства.
В октябре 1942 года лондонская резидентура попросила для Бёрджесса разрешение на попытку завербовать его кембриджского друга Денниса Проктора, теперь работавшего в казначействе. Проктор уже, не зная того, снабжал Бёрджесса политической и финансовой информацией о Банке международных расчетов. Он, «не сознавая этого, раскрыл все подробности тайных переговоров между Рузвельтом и Черчиллем во время январской 1943 года конференции в Касабланке. В том числе он сообщил воистину бесценные сведения о том, что союзники планировали высадку на Сицилии в июле того же года, но отложили вторжение во Францию до 1944 года»[426].
Представляется маловероятным, что Бёрджесс сделал эту попытку, – хотя Дженнифер Харт на допросе о своей шпионской деятельности назвала Проктора, впоследствии попечителя галереи Тейт и постоянного секретаря министерства топлива и энергетики правительства Великобритании, но на то были веские основания. На беседе в МИ-5 в 1966 году ушедший на покой Проктор признался: «У него не было необходимости: я не имел от него секретов». То же самое подтвердил Блант: «Могу сказать, что Деннис был лучшим источником Гая для русских»[427].
Необычайно большое количество разведывательной информации, сообщаемой Кембриджской пятеркой, скорее не радовало московский Центр, а питало его паранойю. Молодой офицер разведки Елена Модржинская получила задание оценить информацию и установить степень ее надежности. Она знала от Бланта о нечестных приемах британцев, использовавших двойных агентов против Германии, и в ноябре 1942 года пришла к выводу, что то же самое делается в отношении Советского Союза и Кембриджская пятерка – двойные агенты. Как, учитывая их коммунистическое прошлое, кембриджские шпионы были допущены к работе на британскую разведку? Единственный возможный вывод – «Сынок и Малышка, еще до контакта с нами, были направлены британской разведкой для работы среди студентов с левыми взглядами в Кембридже»[428].
Московский Центр не мог поверить в почти неограниченный доступ пятерки к секретной разведывательной информации, равно как и в то, что британская разведка не работает против Советского Союза. «Ни один ценный британский агент в Советском Союзе или в советском посольстве в Британии не был разоблачен с помощью этой группы, несмотря на тот очевидный факт, что, будь они искренни в своем стремлении сотрудничать, легко могли бы это сделать», – было сказано в одном из отчетов
