Ангелы террора - [45]

— Стреляют! — испуганным голосом сообщила мне Татьяна Кирилловна.

— Не высовывайся! — приказал я, а сам высунулся, чтобы посмотреть, что происходит.

Давешний ловкач, привстав на козлах, целился из винтовки в нашу строну. Было видно, как его качает, и он пытается удерживать равновесие. Стрелять с прыгающего по замерзшим колдобинам возка было неудобно, и я понадеялся, что нам ничего не грозит. Однако винтовка выплюнула пучок красно-черного пламени, прогремел в морозном воздухе выстрел, и одновременно вскрикнул Петр. Я взглянул на него. Пуля сбила с него шапку, и он ругался и мотал головой из стороны в сторону. Я машинально выхватил из кармана «Браунинг», но вовремя одумался и сунул его обратно. Тратить оставшиеся патроны на стрельбу с такого расстояния было просто глупо.

— Сильно зацепило? — крикнул я Петру.

Он ничего не ответил, только ожег меня через плечо злым, осоловелым взглядом и опять выругался. Ловкач опять выстрелил, но теперь неудачно. Его, видимо, так обрадовало попадание, что он торопился, и пуля за пулей выпустил в нас две обоймы патронов. На наше счастье, так неприцельно, что только один раз пуля попала в задний брус саней, ударила о какой-то железный крепеж, срикошетила, и с противным визгом улетела в лес.

Кони, напутанные стрельбой, прибавили в беге, и мы опять немного увеличили разрыв с преследователями. Я в каком-то оцепенении смотрел, как в нас стреляют, и считал выстрелы. Татьяна Кирилловна читала молитвы, а Петр продолжал однообразно ругаться.

Вдруг кучер преследователей натянул вожжи, передняя пара четверки встала на дыбы, и возок остановился. Не успел я облегченно вздохнуть, как теперь уже вдалеке бухнул выстрел и наша левая пристяжная, резко заржав, грохнулась на дорогу. Коренная и вторая пристяжная лошади шарахнулись в сторону и, спутав постромки, повалились в снег, перевернув сани. Я вылетел из них и юзом, на животе, проехал несколько метров по снегу, после чего воткнулся головой в кусты. Тут же мне в ноги ткнулась голова визжащей Татьяны Кирилловны. Я задом выбрался на чистое место и схватил ее за плечо.

— С тобой все в порядке? — испуганно спросил я девушку.

— Не знаю! — плачущим голосом ответила она. — Мне страшно!

— Иди к саням, — приказал и бросился к лежащему ничком Петру. Волосы его были темны от крови, и я решил, что он разбился насмерть. — Петя, ты живой? — закричал я и, поднатужившись, перевернул его большое, тяжелое тело на спину.

Петр открыл глаза и, обхватив руками окровавленную голову, выругался и сообщил:

— Ишь, ты, ироды, башку мне раскололи!

— Давай, вставай! — взмолился я. — Нам нужно уходить!

— Куда ж я от коней, — ответил он, глядя, как коренник и правая пристяжная пытаются встать на ноги. — Никак Серка убили, анафемы! Ну, уж я вам! Так вас перетак!

Петр сначала встал на четвереньки, потом поднялся на ноги и побрел, покачиваясь, к лошадям.

— Ложись! — крикнул я ему и, выскочив из сковывающего движение полушубка, в один прыжок догнал и повалил мужика наземь.

Мы уже лежали с ним на снегу, когда докатился звук очередного винтовочного выстрела.

— Не вставай, застрелят! — рявкнул я на крестьянина. — Прячься за сани!

После того, как Петр послушно на четвереньках пополз к саням, я вспомнил о своей нервной девице:

— Таня, ползи сюда.

Девушка, поскуливая, смешно перебирая рукам и ногами, заспешила на четвереньках к саням. Я же привстал, чтобы оценить обстановку. От крытого возка до нас было метров четыреста. На козлах во весь рост стоял давешний стрелок и целился в нашу сторону из винтовки. В это время из самого возка выскочило еще двое мужчин, они стояли посередине дороги и смотрели в нашу сторону. Вместе с ямщиком, который к этому времени соскочил с облучка на дорогу, противников у нас оказалось четверо. Ровно по одному на мои сбереженные патроны. Не ожидая нового выстрела, я приник к земле и по-пластунски пополз к укрытию.

Петр и Татьяна Кирилловна уже спрятались за перевернутыми санями. Я лег рядом с девушкой и сказал товарищам, сколько у нас теперь противников.

— Нешто, — произнес Петр разваливающимся, плавающим голосом. — Нешто! Я и такой, ранетый, бог даст, стрелю енту иродову тать.

Я с сомнением посмотрел на мужика, вся левая сторона головы была у него в крови, а глаза смотрели мутно.

— Сейчас я тебе помогу, — пообещал я, переползая через Танины ноги ближе к нему. — Сядь и обопрись спиной о сани.

Мужик послушался, морщась и ахая, повернулся и сел, заваливаясь спиной на санный полоз. Я посмотрел в сторону противника, там пока ничего не происходило. Тогда я развел пальцами густые, слипшиеся от крови волосы крестьянина. Пуля прочертила у него на голове пятисантиметровую борозду, глубиной в полсантиметра. Я развел края раны пальцами и под сочащейся кровью разглядел кость черепа с сошлифованной бороздой. Как после такого удара Петр не потерял сознания, было просто невероятно. Такая рана опасна не сама по себе, страшен удар по голове, он был так силен, что должен был надолго вырубить мужика.

Я вытащил из кармана чистый носовой платок и, прижав его к ране, закрепил на месте и натянул ему на голову мохнатую баранью шапку, которой я маскировался от «бомбистов».