Ангелы полуночи - [125]

– Сердишься, что вытащили тебя из постели, дружище? – с усмешкой ответил Коллин, и голос его звучал почти как обычно. – Надеюсь, ты простишь нам беспокойство.

– Беспокойство? – с легким пренебрежением переспросил Гаррисон. – За столько-то лет, Коллин, я уже привык к вашим ночным похождениям.

Эшли шагнула вперед.

– С ним все будет в порядке, Генри? Все сделано как надо?

Гаррисон устало улыбнулся:

– Смерть ему не грозит. Будет как новенький. Хотя, по правде говоря, я не уверен, что это можно считать поводом для радости.

– Генри мучается со мной с тех пор, как я под стол пешком ходил, – заметил Коллин, – но, слава Богу, пока выдерживает.

– С вами всегда было много проблем, – сказал Гаррисон, неодобрительно глядя на него. – Помните, как в десятилетнем возрасте вы сломали ногу, свалившись с дерева, откуда подглядывали за служанкой? Не хочу смущать вас, вдаваясь в детали относительно того, что именно так заинтересовало вас тогда. – Он повернулся к Эшли. – Ни дня в своей жизни он не болел, даже не простуживался никогда. Ломал кости, да. Был ранен. Один раз холодным оружием и два, а теперь уже три – огнестрельным. Но никогда не болел. Родители почему-то опасались, что он плохо кончит. Иногда мне кажется, что, наверное, у них были на то основания.

– Мой отец никогда не ошибался, – заявил Коллин. – Точнее, он допустил в своей жизни лишь одну ошибку, но она оказалась роковой. Возмездие последовало незамедлительно – он погиб и, к несчастью, прихватил с собой мою мать.

Эшли вышла вслед за Гаррисоном в коридор.

– Скажите мне правду, Генри. С ним действительно все будет нормально?

– Конечно. Но при одном условии – если нам удастся сдерживать его достаточно долго, чтобы рана зажила. Пуля вошла неглубоко, но необходимо проследить, чтобы не попала инфекция.

– Спасибо. – Эшли даже не пыталась скрыть облегчения. – Спасибо. Вы успокоили меня.

Вернувшись в спальню, она присела рядом с Коллином на постели.

– Очень больно?

Он покачал головой.

– Генри дал мне что-то… Сейчас я вообще не чувствую боли.

– Мне кажется, ты обеспокоен.

– Да, – кивнул Коллин. – Этот человек на стене… Ты не разглядела его лица?

– Было слишком темно. Я только и видела, что пистолет. И этого зрелища мне не забыть до конца моих дней.

– По-моему, я узнал его… Деврис, вот кто это был.

– Деврис? – ошеломленно переспросила Эшли. – Следователь страховой компании?

– Он самый, единственный и неповторимый, – усмехнулся Коллин.

– Ты все шутишь… Разве тебя это не тревожит?

– Не стану тебя вводить в заблуждение. – Он устало улыбнулся. – Меня это очень даже тревожит. Если я прав, если стрелял действительно Деврис, значит, меня ждут большие неприятности. Значит, он оказался способен вычислить, кому я нанесу следующий удар. Умен, ничего не скажешь. Впрочем, я всегда высоко ценил Девриса. Он очень опасен, потому что им движет уязвленное самолюбие. Твой покорный слуга – единственное позорное пятно на безупречной репутации Девриса. Поэтому он не остановится, пока один из нас не потерпит поражение – или пока не случится что-нибудь похуже.

– Откуда ты так много о нем знаешь?

– Вот позанимаешься нашим делом столько, сколько я, – устало улыбнулся Коллин, – рискнешь своей жизнью столько раз, сколько я, тогда и поймешь, почему следует разузнавать о своих врагах все что можно.

– Зачем ему нужна эта вендетта, Коллин? Чего он хочет на самом деле?

– Чего он хочет, любимая? – усмехнулся Коллин. – Получить мою голову. И по возможности на серебряном блюде.

НЬЮ-ЙОРК октябрь 1987 года

Эшли в одиночестве шла по Мэдисон-авеню, прикрывая лицо воротником норковой шубки и стараясь не встречаться взглядами с прохожими. Темные очки и большая меховая шляпа в немалой степени способствовали тому, что узнать ее было невозможно. Подойдя к галерее Мейсон – Гиллинг, она заметила в окне один из своих пейзажей, сделанных еще в долине Напа, картину, подаренную Диане Гиллинг перед началом прошлогодней выставки. Эшли остановилась у витрины, испытывая странное чувство.

«Как будто рисовала не я, – подумала она, не спуская с картины глаз. – А что? Может, так и есть. Тогда я была совсем другим человеком. Женщиной, имеющей все: удачный брак, прекрасного сына, успешную карьеру, положение в обществе, наконец. А кто я теперь? Преступница. Воровка, живущая с человеком, под давлением которого делаю то, что прежде и вообразить себе не могла. И самое ужасное, что я в этого человека влюблена, хотя наши отношения не имеют будущего».

– Чудесная картина, не правда ли? – раздался позади женский голос.

Эшли резко обернулась, и сердце у нее замерло. Рядом с ней стояла Диана Гиллинг в длинной шубе из чернобурой лисы и такой же шляпе.

– О, да… – пробормотала Эшли. – Да, конечно.

– Художница выросла в Калифорнии, в винодельческом крае, – продолжала Диана. – Лично мне кажется, что все ее картины идут прямо от сердца.

– Очень похоже. – Эшли снова перевела взгляд на пейзаж.

– Вполне заслуживает того, чтобы стоять здесь, как вы считаете? – с улыбкой спросила Диана. – Мне бы очень хотелось снова организовать выставку работ этой художницы, но увы… Теперь, когда она больше не рисует, ее пейзажи заметно подскочили в цене.