Ангелы не падают - [21]

Оставаясь на взводе, я бродил еще некоторое время среди цирковых вагончиков и гирлянд, прокручивая в голове снова и снова не сказанные отцу слова. Глупая привычка — проживать не случившиеся диалоги, спорить и доказывать что-то кому-то у себя в голове. Столько лет прошло, а отец так и не отцепился от старой обиды, которую затаил на меня, когда я в восемнадцать сообщил, что покидаю цирк навсегда. Он держался за нее так, словно эта обида была для него единственным источником жизненной энергии. Отец считал меня предателем, отступником. Он не мог мне простить, что я прервал семейное дело. Его отец, дед и прадед были клоунами в бродячих цирках. И для меня папа не видел иной судьбы. А я посмел пойти поперек его воли, да еще и сильно преуспеть в этом. Каждая наша встреча с тех пор заканчивалась ссорой. Он был упрям, а я — всегда вспыльчив. И мы оба моментально заводились, если речь заходила о цирке. Отец был страстным патриотом, ослепленным его тусклыми огнями, а я так же страстно ненавидел этот балаган. Однако свежий воздух, мерцание гирлянд и шум генераторов успокаивали меня, словно старые колыбельные из детства. Я бродил между шатров и вагончиков, пытаясь разглядеть звезды, когда услышал приятный женский голос.

— Эй, Нил! — позвал меня кто-то — Гэллахар, мать твою, неужели это в самом деле ты!

Я обернулся. У вагончика сладостей стояли двое — Лейла и Микки Стюарт, брат и сестра, молодые акробаты бродячего цирка. Лейла была моей ровесницей, ее брат — старше на два года.

— Ну прямо глазам своим не верю! Сам Нил Гэллахар в нашей глуши! — Лейла улыбалась, разведя руки в стороны для дружеских объятий.

Мы часто тренировались с ней вместе, а вот Микки как раз был из тех, кто постоянно меня задирал. Мы не встречались с тех пор, как я покинул цирк. Почти каждый мой визит домой заканчивался короткой ссорой с отцом и быстрым отъездом.

— Привет, — улыбнулся я, подходя ближе.

— Приехал навестить своих стариков или решил вернуться в родные пенаты? — Лейла была очень доброжелательна.

— Навестить, — ответил я, обнимая ее и пожимая руку ее брату.

Микки не был настроен так дружелюбно. Он осмотрел меня с ног до головы, словно ища за что бы зацепиться, чтобы поддеть как в детстве.

— А ты большая звезда теперь! — хмыкнул он. — Как там в Нью-Йорке? Оседлая жизнь не душит?

— Не такая уж она оседлая.

— Ну да, — продолжал он. — Гастроли там, все такое… Все это театральщина! Шоу без души! Все направлено только на бабки…

Он говорил со знанием дела, как будто всю жизнь провел не в трейлере своих родителей, а на ведущих сценах Манхэттена. Я не успел ответить ему. Он быстро сделал последнюю затяжку, выбросил сигарету и ушел, демонстративно не попрощавшись со мной. Он остался таким же высокомерным засранцем, каким был все наше детство.

— Не обращай внимания! — поспешила успокоить меня Лейла, — Он просто завидует тебе. Ты и правда большая звезда теперь. Даже поверить трудно! Видел наше выступление?

— Да.

— Ну и как тебе? — она была так воодушевлена возможностью услышать мое мнение, а мне совершенно нечем было ее порадовать.

— Нормально, — только нашелся, что ответить, я.

— Торопишься?

— Не то чтобы, — мне в самом деле совершенно не хотелось возвращаться в одиночество мотеля и снова погружаться в разбор семейных отношений.

— Пойдем, может, посидим где-нибудь? — Лейла широко улыбнулась. — Поболтаем! Столько лет не виделись! Ты прямо другим человеком стал.

— Ты знаешь, где тут можно нормально посидеть?

— Ну, — протянула она. — Не так, наверное, как в Нью-Йорке, но есть одно место. Вроде, приличный ресторанчик.

Казалось, ей обязательно надо было постоянно подчеркивать мою принадлежность к обществу Нью-Йорка. Лейла быстро накинула потрепанное пальто с меховым воротником, и мы поехали в ресторан «У Оуэна», небольшой, тихий, очень традиционный для любого американского городка.

Мы заказали по стейку, Лейла — прожаренный, я — с кровью, и бутылку вина. Лейла наслаждалась своей едой, а я давно не ел ничего более отвратительного. И дело было даже не в том, что мне тоже принесли полностью прожаренный кусок мяса. Просто он был откровенно не вкусный, плохо приправленный и сухой. Я отрезал пару кусочков и не стал доедать. А вот вино было местное и очень не плохое. Я выпил один бокал, так как был за рулем, все остальное досталось Лейле, и она к концу ужина здорово разговорилась. Весь вечер мы болтали, то о цирке, то о жизни в Нью-Йорке. Подруга моего детства задавала много самых разных вопросов. Она говорила, что не раз смотрела шоу «Феникса» на ютюбе и мечтала попасть на живое выступления. Чем больше вина выпивала Лейла, тем откровеннее становились ее речи.

— Ты уже знаешь про отца? — неожиданно спросила она в полной уверенности, что ответ будет утвердительным.

— Что именно? — я заволновался.

Папа сильно сдал, это было заметно, но что такого я должен был знать?

— Про его болезнь, — пояснила Лейла немного виновато, как будто влезла, совершенно того не желая, не в свое дело.

— Что с ним?

— У него рак, Нил, — голос ее дрогнул и стал очень тихим. — Как же… Тебе что никто не сказал…

— Давно?

— Да… Легкие. Он же курил всегда, как паровоз…