Ангелы не падают - [18]

— Не передергивай, пожалуйста! — она шмыгнула носом и заплакала. — Поцелуй был прекрасным… Но я не могу ответить тебе. Пойми, Нил, я не могу дать тебе ту близость, которую ты требуешь… Но я могу потерпеть боль, если для тебя это так важно… Я могу притвориться, что я человек, если для тебя это…

Она не договорила — расплакалась. А я не дослушал — вскочил, подбежал к ней, сел рядом и прижал к себе. Да не нужен мне был никакой долбанный секс! Я никогда бы не причинил ей боль. И я готов был тогда поверить, что эта девушка была кем-то другим, но не человеком.

— Прости меня! — говорил я, обнимая ее, — Это было эгоистично с моей стороны. Я никогда не сделаю тебе больно.

Мы уснули тогда в одной кровати, обнявшись. Я дал себе слово, что никогда не прикоснусь к Энджи, пока она сама не попросит об этом. Кем бы она ни была, для меня она оставалась самым невероятным, хрупким и нуждающимся в защите существом.

Глава 3

Рождественские каникулы в «Фениксе» — это, наверное, самое тихое время. И в тот раз, как всегда, почти все собрались разъехаться к семьям. Коренных ньюйоркцев в труппе почти не было, поэтому заранее купленные билеты и забронированные места в салонах самолетов ждали своего часа. Я тоже решил в это Рождество навестить своих стариков. Мы не виделись года полтора. Да, должно быть, полтора, с моего позапрошлого летнего отпуска. Впрочем тогда я застал бродячий цирк за сворачиванием шатров. Не самое лучшее время для разговоров и семейных ужинов. На этот раз они обосновались в Луизиане, на пустыре около небольшого городка. По телефону мама сказала, что Рождество цирк отметит там и потом простоит на месте еще пару недель. Семейные встречи никогда не были для нас чем-то легким и радостным. С тех пор, как я уехал искать свой путь в Нью-Йорк, дома не очень-то меня ждали, и мои визиты ограничивались парой дней.

— Если хочешь, поехали со мной? — предложил я Энджи.

Она отказалась. Я на самом деле был не против. Не то чтобы представить родителям свою большую любовь — не думаю, что они прониклись бы к ней со всеми ее «ангельскими» странностями. Просто я подумал, если со мной будет девушка, то все может быть не так холодно как обычно. Но Энджи категорически отказывалась.

— Рождество же, — говорил я, — Ангелы разве не отмечают Рождество?

— Это человеческий праздник, — улыбнулась она.

— Но как же Иисус, Бог и вся эта ерунда?

Энджи рассмеялась. Ее всегда смешило, если я называл Бога ерундой.

— Рождение только для людей имеет смысл, — объяснила она. — Ангелы не рождаются и не умирают. Как и Иисус в своей сущности не подвластен смерти. Он рождался только в человеческом теле, а суть его существовала всегда как божественная часть божественного целого. Поэтому и Рождество имеет смысл только для людей.

— У тебя на все готов ответ, да? — прищурился я.

— Просто ты еще не задавал трудных вопросов.

— Хорошо, я обязательно подумаю над каким-нибудь по-настоящему трудным вопросом. А ты поживешь тут, пока я буду навещать родителей?

— Если ты не против.

— Я только за.

Я обнял Энджи и поцеловал в лоб. Мне хотелось большего. Уже давно хотелось намного большего. Хотелось целовать ее в губы, покрывать своим дыханием, обладать ее телом. Но все это было для Энджи под каким-то запретом. Стоило мне расслабиться и переступить черту, намекнув на физическую близость, ею овладевало чувство вины за то, что она не может дать мне человеческих удовольствий.

Я оставил своего ангела в ставшей уже нашей нью-йоркской квартире. Мне предстояло долгое путешествие. Сначала на самолете до Нового Орлеана, а оттуда на арендованной машине до стоянки бродячего цирка. У моего дома не было постоянного адреса. Даже временный всегда звучал как «поле недалеко от…» В окрестностях моего дома редко бывали приличные отели, поэтому и в этот раз мне пришлось довольствоваться мотелем с обшарпанными стенами и заедающим замком. Впрочем, внутри комната со стареньким телевизором и Библией в ящике оказалась вполне чистой и приятной. Мотель располагался на окраине, и из окон как раз были видны цирковые шатры с развивающимися флагами. Я купил билет на вечернее представление в местном супермаркете и к назначенному времени отправился навестить свое прошлое.

Припарковав машину, я почти сразу оказался в мире так мне знакомом и так мною не любимом — в мире моего циркового детства. Шатры были все те же: главный — для выступлений и два маленьких. Вокруг по периметру стояли трейлеры, обвешанные лампочками и засаленными гирляндами. На территории было так же несколько вагончиков с развлечениями: призовой тир, предсказательница судьбы, сладкая вата и попкорн. Самыми новыми, как всегда, были игрушки в тире. Их чаще всего покупали прямо на месте, в окрестных магазинах. Гирлянды лампочек тянулись от трейлеров к шатрам, мерцали и шипели. Где-то жужжали генераторы — я бы узнал этот звук из тысячи. У входа в большой шатер зрителей встречали два клоуна на ходулях. Один — в ярко красном, другой — в синем костюме. Они громко кричали, хохотали и раздавали детям дешевые воздушные шары. Клеенчатые флажки, развешанные у входа в шатер, развивались на ветру и бились друг о друга, словно птицы, посаженные в крошечные клетки. Сам шатер был все тот же, выгоревший от времени. Часть полосок — светлые, другие — темнее, но красные они или синие — уже никто не мог распознать.