Ангелы не падают - [11]

— Почему им не нравится? — шепотом спросила меня Энджи.

— Им нравится, — ответил я.

— Нет, — она, конечно, тоже все чувствовала. — Разве Чак с Ванессой танцуют хуже, чем мы? Почему они не аплодируют им так же как нам?

Я посмотрел на нее в темноте зала. Ее глаза блестели, отражая свет софитов. Энджи была так искренне наивна, как будто всерьез не видела разницы.

— Потому что у нас есть канат, и ты выступаешь без страховки, — ответил я с долей иронии, которую не пытался скрыть, чтобы уничтожить эту странную наивность.

Но Энджи было не пробить.

— Это же не делает их выступление хуже!

Она действительно не видела разницы между своим выступлением и номером Ванессы. Она действительно не отдавала себе отчет в том, что наше выступление было на порядок зрелищнее, и второй состав сильно отставал по накалу эмоций. Только тогда я понял, что Энджи, скорее всего, даже не понимала разницы между первым и вторым составом, между работой со страховкой и без нее. Она не понимала, что такое рейтинг, и от чего может зависеть гонорар. До такой степени она была наивна. Но в тот вечер эта странная девушка с ангельским взглядом только начинала раскрываться передо мной.

В тот вечер я решил задержаться в театре. На плечах не висела усталость после отработанного шоу, у служебного входа не толпились поклонницы, не надо было смывать грим и идти в душ. Можно было спокойно насладиться пространством опустевших холлов и коридоров. Не так часто выпадает возможность. Мне хотелось быть незаметным в тот вечер. Я заперся в гримерке, подождал, пока голоса и шум стихнут, потом подождал еще около часа и вышел. Все это время в одиночестве я был предоставлен только своему отражению. Оно наблюдало за мной беспристрастно. Вообще, отношения и глубокие диалоги с самим собой я прервал еще лет в двенадцать, когда недовольство цирковой жизнью достигло во мне предела. Именно тогда я понял, что никогда ни за что не свяжу свою взрослую жизнь с бродячим цирком. Это был судьбоносный поворотный день. И тогда это тоже было только между мной и моим отражением.

Я помню, как стоял в дверях родительской гримерки, которая занимала заднюю часть нашего трейлера, и смотрел на отца. Он снимал грим после выступления. Он не видел меня, а я видел его лицо в квадратном зеркале, обрамленном круглыми матовыми лампочками. Папа медленно снял рыжий парик с жесткими кудрями — под ним темные волосы с проседью подминала под себя сетка. Она всегда казалась мне уродливой. Затем отец взял со столика ватный диск, смочил его в специальной жидкости и провел по лицу. Белый грим уступал место реальности, обнажая тусклую кожу с глубокими порами, морщины в уголках глаз, потрескавшиеся губы, раздражение от бритвы на подбородке. Из смешного яркого персонажа отец снова превращался в угрюмого усталого ворчуна. Он скривил губы в недовольной усмешке, сделал глоток из фляжки, в которой всегда держал виски. Мне никогда не нравились эти перемены. Когда мои родители не были клоунами, они играли роли людей, смертельно уставших быть клоунами. Иногда я воспринимал их как пленников цирка, прикованных к разрисованным вагончикам тяжелыми цепями. Я стыдился их из-за их амплуа. Я не хотел, как они, всю жизнь прятать недовольное лицо за клоунской улыбкой. Почти все свое время я проводил с акробатами, наблюдал и учился. Артисты из старой гвардии с удовольствием давали мне уроки, показывали упражнения для тренировок и указывали на ошибки. Отцу это не нравилось. Он видел меня продолжателем его дела, продолжателем династии. А я тренировался в тайне от всех. Приходил в главный шатер на арену по ночам, опускал перекладины и старался повторить номера наших гимнастов. Акробаты всегда блистали. У них были переливающиеся в свете софитов костюмы. И даже улыбались они всегда сдержано и серьезно. В тот день, наблюдая за отцом, я пообещал себе, что никогда не буду смывать с себя клоунский грим. В тот день мое отражение, украдкой наблюдавшее за мной, замолчало. Многие видели во мне только сына клоуна. Я поклялся изменить это представление.

И вот, я сидел в своей гримерке театра «Феникс», одного из самых успешных акробатических шоу Нью-Йорка и, возможно, всей Америки, смотрел на свое отражение, и мне нравилось то, что я там видел. Успешный гимнаст, акробат, артист с приличным гонораром, с приличной квартирой на последнем этаже высотного дома, откуда открывает потрясающий вид на самый лучший город земли. Меня ничего не связывало с бродячим цирком, клоунами и разбитыми планами. Моя мечта сбылась. Я стал знаменитым, я вырвался из циркового мира. Я превзошел сам себя, разбив надежды моего отца. Я построил свою успешную жизнь, разрушив жизнь нескольких поколений, прервав династию.

Когда коридоры «Феникса» опустели, я вышел, чтобы пройтись по ним, чтобы насладиться в одиночестве своей жизнью. Я медленно шел по просторному холлу, где на кирпичных стенах развешаны были фотографии участников труппы. Черно-белые, с хорошими паспарту. На другой стене — общие фотографии: с репетиций и фотосессий для разных изданий. Здесь же были постеры, афиши к нашим постановкам. Все это была моя жизнь, которая мне нравилась. Проходя мимо длинного коридора служебных помещений, я увидел фигуру. Сначала подумал — показалось, сделал шаг назад и посмотрел снова. На маленьком диване, поджав ноги, лежала, свернувшись комочком, Энджи.