Ангельское личико - [20]

Марионетта промолчала и крепче прижалась к брату. Марио злится не из-за неуместного любопытства миссис Рокка. Она слышала, как старуха шепотом проговорила им вслед:

— Бедная девочка. Такой ужасный шрам, совершенно ее изуродовал…

Марионетта уже привыкла к такого рода замечаниям и научилась не реагировать на них так, как брат. Она понимала, что люди вовсе не хотят быть жестокими. Просто, видя ее лицо, они пугались, вели себя странно, словно этот шрам, от угла глаза до рта, делал ее неполноценным человеком. Как будто она не была способна заметить выражение ужаса на их лицах, когда поворачивалась к ним изуродованной щекой. Девушка научилась делать вид, что все нормально, не замечать, как они смотрят на нее, открыв рты, или, что еще хуже, стараются не смотреть на нее и все равно смотрят на безобразный красный шрам. Она узнала, что если человек изуродован или инвалид, если он в какой-то степени не такой, как все, то именно ему выпадает задача облегчить жизнь другим, убедить их не обращать на твое уродство внимания, говорить утешительные слова, чтобы они не чувствовали себя неловко.

Никогда теперь она не отвернется при виде ветерана без ноги или руки или тех бывших летчиков с ужасными шрамами от ожогов, иногда заходящих в кафе. Сейчас ей казалось — у них есть нечто общее. Ладно, она не сражалась с немцами, но ей тоже приходится нести груз людской жалости, а это, несомненно, превосходит все ужасы войны. Что-то изменилось в Марионетте, она стала жестче, как будто потеряла невинность. И все по вине Моруцци.

Девушка не смогла дать полиции никакой информации о напавшем на нее человеке. «Таинственное, непонятное нападение, — сказала она, — вероятно, меня приняли за другую женщину». Только Антонио посмотрел на нее с сомнением, когда она, еле двигая от боли губами, поведала ту же историю своей расстроенной семье. «Какой смысл, — подумала Марионетта, — публично обвинять Уолли Уолласа?» Она достаточно долго прожила в Сохо, чтобы знать: у Уолли найдется стройное алиби, если она назовет его имя. Зачем продлевать несчастье, заставлять страдать семью? «Нет, — решила она, — пусть лучше все останется в прошлом». Единственным положительным результатом этих событий было то, что ее изуродованное лицо произвело соответствующее впечатление на Аттилио Моруцци. Его видели в Сохо с новой любовницей, и он отнесся безразлично к трагедии Марионетты. Гангстер просто вычеркнул ее из списка своих потенциальных жертв, как с усмешкой думала девушка, и нашел другую женщину, не тронутую бритвой и согласную на все его условия.

Тем временем Марионетта вернулась к своей привычной суматошной жизни в кафе, пытаясь одновременно быть и матерью, и сестрой, и хозяйкой в семье, стараясь поддержать мужчин и не обращать внимания на жалость, написанную на их лицах. Сначала это давалось ей нелегко, швы на левой щеке все еще тянули, а поскольку шрам почти касался губ и разговор причинял ей боль, то она стала непривычно молчаливой. Когда Марионетта шевелила губами, ей казалось, что кто-то вонзает ей нож в челюсть. После того как сняли швы, девушка начала немного приспосабливаться, даже могла не морщась смотреть в зеркало. Она поняла, что, когда улыбается, угол рта остается неподвижным, придавая ей странный кривой вид. «Ну и ладно», — подумала Марионетта и перестала улыбаться. Так что смех, постоянно раздававшийся в кафе «Империал», теперь ушел навсегда вместе с прелестной девушкой, которая неизменно улыбалась, когда подавала чай. Иногда ей казалось, что жизнь закончилась, даже не начавшись: Моруцци позаботились, чтобы она не смогла хоть немного насладиться молодостью и красотой.

Но это не должно ложиться грузом на плечи Марио, решила она. Из всей семьи только перед ним открывались большие перспективы, только у него был шанс покончить с убогим существованием и чего-то добиться. И Марионетта не хотела, чтобы из-за нее в его молодую жизнь вошла горечь. Вот потому и подумала, что пора сменить тему.

— Как у тебя дела с альбомом Синатры? — спросила она, когда они свернули на Шафтсбери-авеню.

Марио медленно учил слова всех песен Синатры — нелегкая задача. Он взглянул на нее и мрачно улыбнулся про себя. Юноша прекрасно понял, почему его сестра пытается перевести разговор. Он страшно ее жалел. Для него она была прекрасной сестрой, заменившей ему мать, и он знал наверняка, что Марионетта скорее умрет, чем позволит, чтобы с ним случилось что-то нехорошее. Он сжал ее руку, охваченный чувствами, не находя слов. В ответ на ее вопрос Марио в своей обычной манере, поскольку ему было легче петь, чем говорить, запел, не обращая внимания на удивленные взгляды прохожих.

«Обними меня, моя желанная», — выводил он, как всегда, необыкновенно чисто. Марио мог подражать любому певцу, и мягкая мелодия Синатры, гулко раздающаяся на залитой дождем улице, заставляла людей оглядываться.

Марионетта озорно рассмеялась.

— Ты поешь, как Фрэнк, жаль вот, что не похож на него!

Марио возмутился.

— По крайней мере, я тоже итальянец, а этим не могут похвастать многие английские певцы. — Он продолжил петь, голос его перекрывал шум движения.