Ангелёны и другие - [26]

«Иди в сторону южных морей» звучало, конечно, сказошно, но едва ли не издевательски самопально (почти как «держи курс на систему Медузы»). Отрезвясь от мифологем, Петечка по краю сознания просекал, что дедок — никакой не карлик, сам он — не принц, и семь посадочных мест на его ряду вкупе с офисным балластом — далеко не верховые бабочки. Лицо руководителя даже с морщинистыми ужимками не тянуло на воплощение мирового зла, тем более бороться с таким никчёмным злом в лице заурядного мелко-офисного начальника означало бы полный провал. Предательство самой идеи посланничества из мира цветочного принца. Простейшая диалектическая антиномия раскалывалась, по-новому задваивалась. Если раньше сталкивались два цельных, по-акульи непримиримых антимира: бесцветный офис и цветочный фантазм выхода из него, — то теперешняя дихотомия, переворачиваясь подкинутой монетой, ставила под подозрение зыбкую жизненность самого фантазма: оказывается, офис был несомненен, но не абсолютен — в нём можно было оставаться вполне комфортно в сложившейся системе вещей: офис не был злом, его можно было игнорировать, находясь внутри него. Эта догадка поразила Петечку. И ослабила. Простотой и безальтернативностью. Он должен был просверлить лазейку в изобретённом логическом тупике. Будь у него хоть один материальный аргумент, — нет, не против офиса, а за: принца Киамоту, — борьба могла бы сублимироваться в новую, более сложную и абстрактную обстановку. Для этого мастера кунг-фу покидают бренную почву простолюдинов и сражаются в воздухе, танцуя по его энергетическим паутинкам на пуантах мастерства.

Так, бесплодно чахнущий, Петечка зачастил в офисный атриум, где было пространство и застеклённое небо. Здесь стояли автоматы с едой, упругие диваны и можно было, не привлекая внимания, попробовать на пальцах разобрать, разоблачить мерзкую диллему, приставить лестницу спасительного ad hoc, изобрести несуществующий tertium datur est.

К автоматам подходили обменивать деньги на еду. Он принимал равно банкноты и монеты, но отвечал только брезгливо кислым звяканьем кругляшей. Весь опыт общения Петечки с ним сводился к механическому обману: закинув деньги, он выбирал, скажем, третье, автомат приветливо проглатывал подачку, но даже не шевелился. Петечка выбрал пятое. Тот и бровью не повёл. Пришлось доплатить и выбрать десятое — крошечную котлетку в холодном неприятном поту. С такой канальей решительно нельзя было водиться! Сквозь размышления Петечка часто замечал, что автомат действительно шалит: при нём неоднократно разными сотрудниками было бито по брюхоголовому телу. Некоторым же удавалось договориться и, к любому человеческому удивлению, даже вытребовать прибавку. Слепая железяка сыпала в поддон сразу несколько артикулов. Среди таких счастливчиков оказался тот самый тараканий бонвиан — рыжий, сучковатый. Однажды была такая сценка. К автомату робко приблизилась офисная неофитка, худющая, но рельефная планктонша, держа на тонконогой стоечке корпуса, как на подносе, свои тяжёлые, гибко, с изгибом подвешенные в чашечках лифов, бултыхающиеся…

— Я вас научу, — сказал он, обольщая, — мадам, как обращаться с этим чудовищем. Знаете, что такое импритинг, «синдром утёнка», «лоренцево обучение»? Не пугайтесь, это очень просто. Для вашего случая есть особое, эксклюзивное титло — «ангелово запечатление». Повторяйте за мной.

И Петечка, подсматривая, запомнил все нужные ходы, чтобы, щёлкнув заветными цифрами на панели, обмишулить зарвавшуюся машину. Когда оба удалились, ко взаимному продолжению, он проделал то же самое и, помимо свежего бисквита, получил звонкую сдачу. Среди монет коричневым золотом блеснула юбилейная десятирублёвка с мелким изящным гербом и полукруглой подписью «Владикавказ». Вычленив её, он вернулся к дивану и, вдруг, осенённый, всё понял.

— Игорюш, а что такое «импритинг», просвети, пожалуйста, — попросила Света.

— Это первичное научение, — сказал Антон.

— Это когда с цыплятами, например, — Саша.

— И с утятами. Только что вылупившиеся утята кого первого увидят, того и считают родителем. И везде за ним ходят. И всё повторяют.

— Ааа, — закинув голову, сказала Света, представляя караванную цепочку утят, шествующих, например, за облизывающимся котом. — То есть повторяешь — это и есть импритинг?

— Грубо говоря, да.

— Им-притинг, им-притинг, — отпечатала Света у себя на губах. — Всё: теперь я поняла.

— Скажите, пожалуйста, — с риторической мелодикой уточнила Полина, — история, конечно, замечательная, но я только одного понять не могу: чего он весь такой хороший, этот Петечка, а не может просто взять и уволиться со своей работы? Раз она так его достала.

— Ты разве не понимаешь? — вступилась Света. — Он всю жизнь, с детсадовских зубов, сидел в офисе. Ему просто страшно выходить в большой мир. Я бы тоже не рискнула выйти в открытое море на прогулочной лодке. Так ведь? — она и остальные вслед за ней тоже посмотрели на Игоря.

— Это — правильный ответ! Вот тебе конфетка! — Игорь вручил ей веточку со скромным опереньем.

— Ну раз так, — отпарировала Полина и почему-то вздохнула печально, — тогда дорассказывай, чего там про него осталось. — Окончательно опустошённая бутылка с губчатой пеной на дне прикоснулась к земле.