Ангелам господства - [52]

В провинции, где жили буднично и просто, где утрешнее молоко за дешево скупали черпаками из бидона, где на облезлых лестницах хрущёвок, истошно пахнущих котами, телеагенты не ночуют, а ясновидящее зрит телевещание, в обкомах ваяя губеров и глав администраций спозаранку. Меня теперь немыслимо на домострой деревни притянуло, а тётка канула вдруг в Нару. Поверила. Встречать сынка, чтоб утрешнее молоко не прокисало.

Меня оставили в заложниках, как притяжение ловца на раненого зверя.

Сестра возобновила сделки. От этой единицы измерения работы менеджера страдали даже сутки на счетах. Спать можно было не ложиться. Москва как эпицентр аэропортов и порт семи морей жила всепланетарной бессонницей, бессмыслицей и хлопотами. В круженье этом каждый трудоголик мог уловить свою волну, но без гармоник. Дорогу к Риму. Тернии и звёзды. PR. Всю пошлость рынка под названием «базар»   и креативный маркет. Пассионарии затихли. Шуршали доллары, светили звёзды. Динамило по перепадам напряженье в сетях РАО ЕС, и было холодно в домах, зато как было чудно с Центробанком, шуршали доллары, но шелестели марки, рубль был отрублен от полена и назван деревянным, как экспортный кругляк хвойных пород, официально запрещённый, но вывозимый всласть через таможни. От этих сообщений в новостях оскомину ломило.

С такой температурой не смыть водой усталость. Зазнобило. Сюжеты сделались неузнаваемо благими. Ночной эфир перемонтирован — подчистили все кадры монтажом, — и это знак на забывание событья. Как говорил когда-то Маяковский, весь этот «инцидент исперчен».  Если отсутствует возможность окунуться под водопадный душ, пойду под снег. Перешагну на лестнице агентство, уснувшее ничком у стенок, прокрашенных фенольной синевой, и выйду в ночь. В те времена, на краешке сползанья в мегаполис, подушка парникового эффекта в центре столицы в полночь ещё могла позволить хлопьям пролёты до земли. До набережной, до асфальта на Краснопресненских бульварах, струился снег без ветерка, и по проспекту ещё носились Мерседесы… Неслись со скоростью, а не тоскливо млели в пробках, но за решёткой зоопарка стояла тишина, и только изредка тоскливо подвывали волки, встревоженные визгом тормозов. Всеобщий голод не вызывал даже у зверя темперамент, а мерседес на тормозных колодках в условиях русской зимы способен был издать голосовую гамму волка. И так они перекликались, «мерины»   и волки. В ночной Москве последнего десятка века от маковок Василия до силуэта дома, не серым смогом крыта, а белей его, ложилась пелена с небесного покрова, как в русском климате заведено ноябрьской ночью на сто—лицу. Случилось лико—вание в душе, я вдруг как радость приняла догадку о возможности спасения показом. И громким словом в проводах. И становилось мне так ясно, как божий день, что размножение образа беды в тираж эфира даёт возможность сохраниться, поскольку власть — раба успеха, который ей достичь не позволяет отсутствие гармонии — господство тиха, душевной благодати.

Снег лепил, наслаивался, холодало. И в саркофаге снеговых рельефов я словно облекалась чешуёй. В искристых латах покрова — не любованье снежной бабы с мечтою стать снегурочкой, а вдохновение утерянного героизма зерном как пулькой прорастало и превращалось в стержень. Личность? Рожденье сущности в душе холодной ковкой. Вещества морозных сфер, как стылые субстанции оледененья металла и стекла, сливались и вытягивали нити в струи капроном, шёлком, и неон пронзительный их заполнял, лучом сквозь марево светя завесы между небом и твердью преисподних под асфальтом. Испуская в сознанье знанье, предельной четкости искрится личнось — внутреннее «Я»   — царь в голове, ангел-хранитель, разум.

Идя от физического к психическому и от психического к физическому, можно почувствовать образ. Законы театра. Меня учили мировые педагоги. Теперь сплошное прорастанье зёрен. Проснулись знанья семена. Но что ж моё зерно канатно, словно волокно, и твёрдо, как обрезок монтировки? Зерно нащупала, а память не приносит ответа на вопрос: слиянием каких алхимий соединилась эта стеклопрядь?

В подъезде отряхнула чешую, и с грохотом упали латы. «Франс-пресс»   проснулось. В дом сестра впустила. Преодоление закона взаимной ненависти и вражды? На фоне умножения угрозы насилием от государства? Нормальный ритм на временном этапе борьбы за жизнь в условиях шального рынка. Порядок выгоды. Принцип линейной логики. Протестантизм. Гораздо выгодно преодоление взаимной неприятельской борьбы за гнусное существованье рядом.

— Если француз не вселится к утру, он отойдёт другим риэлтерам, понятно? Надь, этой маме надо объяснить, что мужики во Франции не бреются в прихожей, только в ванной. Где этот дядька с лобзиком? Что значит — уже был, его прогнали? Пусть поднимается и едет. Ну и что, что ночь. Будите и вставляйте розетку в ванной. Евро, евро! Какие лыжи в антресолях? Ты объясни этой актрисе, что лыжи деревянные француз не носит. Короче, Надь, без этого процента мы не внесём лицензионный взнос — Лужок взвинтит налоги и без лицензии. Адью. Покедова.

И, сразу же, без передышки — опять в созвон: