Ангел в доме - [67]

Лицо Роберта. Его взгляд, когда он закрывал дверь. Нетерпение. Раздражение. Желание избавиться от него. Для чего? Чтобы вернуться к кому-то другому. Память услужливо возвратила Питера в те дни, когда он на всех парах мчался к берегу, перебирая в голове предстоящие с Робертом приключения, – и получал от ворот поворот, потому что Роберт с мистером Филдингом отправились на рыбалку. Или же на прогулку по реке. Или еще куда-нибудь, где не было места Питеру. Память возрождала все безуспешные попытки отвоевать Роберта. Любыми средствами. Забавной авторучкой с плавающей внутри теткой, то одетой, то голой – смотря как повернешь. Дядя Гарри привез из Канады. Или классным монетником, самым большим в мире, в который прорва мелочи умещается. Или колодой карт с весталками-девственницами на рубашках. Ничего не помогало. Отчаявшись, Питер уже готов был расстаться с самым дорогим – коллекцией игрушечных машинок. Роберт поблагодарил. И отказался. Заявил, что больше не собирает машинки. Нет, Роберт не был жесток или бессердечен, отодвигая Питера. Но уж лучше бы напрямик заявил, чтобы отваливал, – по крайней мере, хоть какая-то определенность, – а не смотрел вдаль отсутствующим взглядом, мечтая о своем мистере Филдинге и не замечая не только присутствия, но и просто существование лучшего друга.

Боже правый, как же тогда ему было плохо. До того плохо, что он на какое-то время пристроился к отцу в сарай. Подай разводной ключ. Это отвертка. Силы небесные, разводной ключ от отвертки отличить не может. Чему вас только в школе учат? Сейчас Питер сказал бы, что родители всеми силами выпихивали его в Лондон учиться на протезиста. Но это сейчас. А тогда он заявил, что помирает со скуки. Гуляй, сынок. Иди в дом, может, чем матери насолишь.

Трудно представить себе большую тоску, чем та, что была написана на лице у Роберта, когда мистер Филдинг исчез. Точно так же трудно представить себе радость, большую той, что испытал Питер. Именно в тот день у него зародилась надежда, что он будет нужен. Что он сгодится – хоть на что-то. В нем теплился огонек, который только и ждет, чтобы его раздули. Этот огонек ослеплял. Приходилось зажмуриваться, чтобы не ослепнуть от собственной лучезарности. Солнце Роберта между тем гасло, превратившись со временем в мерцающую свечу. Власть переменилась. Питер уверенно шагал к пьедесталу, откуда он мог смотреть на Роберта сверху вниз. Роберт остался у подножия, выворачивая шею, чтобы глянуть наверх.

Втянуться было несложно.

Тоскливое путешествие по тропам прошлого прервало появление женщины, которая мчалась мимо. Нет, не мчалась – то целеустремленно бежала, то вдруг нехотя ползла черепахой. Один раз остановилась вовсе, прижав ладонь к груди. Что-то ее терзало. Смятение. Боль. Резкий взмах головы – и Питер подобрал нужное слово. Злость.

Он прищурился. Так и есть. Анжела. Поравнявшись с Питером, она вновь перешла на бег. Питер открыл рот – окликнуть. «Марта я лично. Марти лично я». Беседовать в присутствии этого? А в чем, собственно, проблема? Проводит ее… незаметно. Между возлюбленными-то, похоже, кошка пробежала. Так почему бы не разузнать о ней что-нибудь интересное, а потом не поделиться с Робертом? Роберт ведь новичок по части общения со стервами, брызжущими злостью, – он ведь расставался с ними прежде, чем они успевали развернуться. Если в Анжеле действительно клокочет злоба, то есть варианты. Существует возможность, что эта хрупкая оболочка таит орудие, куда более эффективное, чем стервозность Аниты. Восторг и упоение!

Он снялся с места и двинул вслед за ней привычно размеренным шагом, но вскоре перешел на рысь. Ничего другого не оставалось – она тоже бежала. Время от времени. Двигаться в одном ритме с ней оказалось дьявольски неудобно.

Ну и походка. На платформе он немного отстал и в стиле агента 007 спрятался за колонну. Дождался, пока она сядет в поезд, и запрыгнул в следующий вагон. На каждой остановке высовывался из окна – чтобы не пропустить, когда она сойдет. На станции «Уайтчепел» оба поднялись по эскалатору, Питер беспрерывно почесывал лоб – чтобы прикрыть лицо, если она обернется. На выходе он замешкался, билет сунул в прорезь через несколько секунд после нее и едва не потерял ее на первом же повороте. Петляющие улочки, которыми она спешила своей экстравагантной походкой, с каждым кварталом становились все звонче от воскресного безлюдия. Питер расслабился. Теперь-то уж никуда не денется.

Она резко свернула за угол в тот самый момент, когда Питер, сунув руку в карман, вновь перешел на свой элегантно-неторопливый шаг. Не хотелось бы бежать, уж больно громкое эхо. Но пришлось. Мокрый, запыхавшийся, он вылетел за угол. Исчезла. Питер прислушался – не раздастся ли вдалеке неровный ритм шагов? Рев проехавшего автомобиля заглушил все звуки. Тишина. Черт!

Со всех сторон – ряды ветхих зданий викторианских времен с черными от вековой сажи фасадами. Из распахнутых дверей тянет мочой. Разве это место для таинственной Анжелы? Любопытство его многократно возросло, и на пути к станции он поклялся, что в следующий раз доведет ее до самой двери. Свист заставил Питера оглянуться. Очень мило. Им заинтересовались уличные шлюхи. Оглядывают, будто он неодушевленный предмет. Питер небрежно повел бровью. Даже эти девки должны понять его иронию. Одна из девиц – тонкая, востролицая, в черных сетчатых чулках, блестящей юбке и с глазами а-ля египетская царица – имела наглость ему подмигнуть. Зеленые глаза смотрели с откровенной издевкой. Питер кашлянул в кулак, выжидающе потоптался на месте. Первый ход за ней. «Египтянка» повернулась, сказала что-то своей товарке, и обе зашлись в наглом хохоте. Питер почувствовал себя оскорбленным. Вспомнил о тенистом пригороде, о шабли, охлаждающемся специально для него, воспрянул духом и направился домой.