- Это трудно объяснить, - сказала она, открывая глаза. - Ванильный секс мне не подходит.
- Не так уж и трудно – ванильный секс - отстой, - сказал Гриффин. - И что теперь будем делать? Воздерживаться?
- Не смей даже шутить об этом. Просто свяжи меня, оттрахай в задницу, назови меня шлюхой, только поосторожнее с порезами.
Гриффин улыбнулся ей.
- Как скажете, мэм.
- Ха, - сказала она. - Я до сих пор командую.
Гриффин удивленно посмотрел на нее, и теперь Нора знала, что была в беде – в хорошем смысле.
Через секунду она обнаружила себя лежащей на животе, а Гриффин срывал с нее одежду. Из-под кровати Фиске вытащил кожаный ремешок и взял два набора наручников с прикроватного столика. С завидной опытностью Гриффин застегнул наручники вокруг ее запястий и лодыжек, привязал руки к спинке кровати, а широко-раскрытые ноги к распорке.
Нора застонала от удовольствия, пока он готовил ее тело к проникновению - она собиралась спросить, какую смазку он использовал, потому что она ощущалась просто прекрасно, - а затем мужчина мягко вошел в нее. Она почувствовала прикосновение шерсти к обнаженной коже, когда его килт потерся о ее тело. Нора тут же решила, что следующий свой отпуск проведет в Шотландии.
Вот она настоящая, - напомнила она себе. Она была свитчем. Все лето Гриффин будет ее Хозяином. А она будет Госпожой Микаэля. У нее будет самое лучшее из обоих миров, и никакого ванильного секса. Она не будет смотреть в большие карие глаза с золотыми вкраплениями и говорить "Уесли" вместо "сэр". Никаких нежных объятий во время занятий любовью без крови. Секс был сексом. Боль была болью. А Уесли и та часть ее были в прошлом.
Гриффин продолжал двигаться внутри нее. Нора уткнулась лицом в руку и прошептала имя Уесли в простыни.
Микаэль сидел на крыльце возле дома в ожидании обещанной Норой поездки. Он все еще не мог поверить, что через несколько минут его увезут в поместье на севере штата Нью-Йорк, чтобы провести все лето с Норой Сатерлин и ее извращенным другом Гриффином. Та часть обучения, которая касалась Гриффина, не давала ему покоя. Он знал Нору уже больше года, познав ее даже в библейском смысле. О той ночи, проведенной вместе, они больше как-то не говорили, но рядом с Сатерлин он по-прежнему чувствовал себя комфортно. Настолько комфортно, насколько это вообще было для него возможно. А вот этот Гриффин вполне мог его возненавидеть. Ведь Нора должна была заниматься его обучением этим летом. Гриффину мог не понравиться тот факт, что придется делить Сатерлин с кем-то еще, тем более с нищим подростком из трущоб. Микаэль до сих пор не мог поверить, что Отец С мог делиться Норой с любым другим мужчиной. Но опять же, Отец С был необычным человеком. И у него было практически буквальное понятие о собственности, когда дело касалось Норы. Поскольку она принадлежала ему, он мог одолжить её на время, но при этом она все равно оставалась его. Микаэлю было интересно, считала ли Нора себя чем-то вроде библиотечной книги. Сама идея ему жутко нравилась. От мысли о том, что может принадлежать кому-то, в кого был бы влюблен, он возбуждался так, что едва мог дышать. Последнее время он чувствовал себя отверженным. Его мать больше не хотела его видеть. И Боже, его отец... отец?
- Микаэль? Что ты тут делаешь?
Микаэль замер. Он медленно повернул голову и увидел подходящего к нему отца в своем привычном голубом деловом костюме. Он был настолько поглощен мыслями о Норе, что даже не заметил, как напротив дома припарковался отец.
- Ничего, - сказал Микаэль, скрестив руки на груди. - Собираюсь в поездку.
Отец остановился и посмотрел на сына сверху вниз. Даже если бы Микаэль не сидел, а стоял, родитель всегда смотрел на него сверху вниз.
- В поездку куда? - требовательно спросил отец.
Микаэль снова попробовал увильнуть от ответа.
- Вроде сейчас же утро четверга.
- Я взял отгул на утро. Твоя мать сказала, что ты собираешься уехать на все лето. Поэтому я подумал, что мне следует увидеть, что происходит с моим сыном.
- О, теперь я снова твой сын?
- Микаэль, я думал, мы с этим покончили, - сказал мужчина вкрадчивым голосом.
Микаэлю больше нравились крики отца, чем притворное смирение. По крайней мере, гнев хотя бы казался подлинным. А дружелюбный голос означал только то, что ему что-то было нужно. Очевидно, ответы. И Микаэль не собирался их давать.
«Да, я же совсем забыл, как ты орал на меня и на маму. И мы снова лучшие друзья», - подумал Микаэль, но ничего не сказал. Его отец мог использовать любое слово против него, так что лучше было прикрываться молчанием как щитом.
Взгляд отца похолодел, становясь угрожающим.
- Молодой человек, вы расскажете мне, что собираетесь делать этим летом, или я сделаю все, чтобы ты никуда не поехал.
- Я просто буду у друзей этим летом. Вот и все.
Отец Микаэля молча уставился на него. Плохой знак. Его отец говорил. Постоянно говорил. Он разглагольствовал о спортивных командах, о придурках на работе, о президенте, рынке труда, мировых проблемах, которых можно было бы избежать, если все были бы похожими на него.
- Не знал, что у тебя вообще есть друзья, Микаэль, - сказал его отец с холодной подозрительностью.
