Ангел молчал - [26]

— Это значит, что Элизабет в положении… была, — спокойно бросила она.

Он торопливо надел плащ, забрал сигару с ночного столика и пробормотал:

— Я в самом деле полагаю, что ты сошла с ума, в самом деле… Неужели ты думаешь?..

Он нетерпеливо дернулся, потому что она опять залилась слезами, а он ненавидел это безудержное выражение душевных переливов.

— Естественно, я так думаю, я думаю, что человек, способный прогнать нищего, способен на все. А теперь иди…

Он быстро вышел из комнаты.

XI

Регина протянула вахтеру пропуск и теперь наблюдала, как его недоверчивая физиономия склонялась над ним: мясистый нос без всякого перехода вклинивался в лоб, а лоб заканчивался восковой лысиной. Потом физиономия оторвалась от пропуска и оказалась прямо перед ней — неожиданно четкая и округлая.

— Комната пятнадцать, операционная, — сказал голос, — направо за углом.

Она пошла направо, миновала запертые больничные палаты, повернула налево и остановилась перед узкой дверью, на которой по растрескавшейся краске красным карандашом было написано: «Операционная». Она постучала, и чей-то голос откликнулся: «Войдите».

В комнате царила тишина. В клубах пара склоненная над стерилизатором монахиня доставала щипцами хирургические инструменты. Доктор устало сидел на стуле и курил. Регина жадно втянула носом запах крепкого табака и впервые ощутила голод как странную смесь тошноты и усталости. Смесь эта подступила к горлу, словно слабый позыв на зевоту, и она не расслышала вопрос доктора.

— Что вам угодно? — повторил он, когда она с трудом справилась с зевотой.

Регина переступила через порог и протянула ему пропуск.

— Ага, вспомнил, — сказал он. — Извините. Вы фройляйн Унгер?

— Да.

Доктор вынул изо рта сигарету, подошел к письменному столу и вытащил из деревянного ящичка с картотекой коричневую карточку.

— Все правильно, — сказал он. — Унгер. Ваша проба крови была превосходная. Анализ не показал ничего плохого. Я пригласил вас сегодня, потому что мы… Ведь вы все еще хотите сдать кровь?

— Конечно, хочу.

— Видите ли, с того раза прошло три недели. — Он пожал плечами и вздохнул. — За это время кое-что изменилось и вполне могло заставить вас отказаться. А вы, значит, все же хотите?

— Да, — проронила она.

— Прекрасно, тогда раздевайтесь. До пояса.

Она сбросила плащ, сняла блузку и положила все вместе на передвижной операционный стол, стоявший рядом.

— Хорошо, хорошо, этого достаточно! — воскликнул доктор.

Она почувствовала, как его сильная рука ощупала ее мускулы, измерила пульс, и слегка вздрогнула, когда холодный фонендоскоп коснулся ее груди.

— Кстати, Унгер, — произнес доктор, устало и задумчиво взглянув на нее, — не вы ли оставили здесь на вешалке свой плащ?

— Да, я.

— И вам его вернули?

— Да.

— Порядочный человек.

— Да, порядочный.

Он вынул из ушей фонендоскоп, кивнул ей и сказал:

— Никаких замечаний. Ваше общее состояние позволяет вас допустить. Можете одеваться. Какая у вас группа крови?

— Нулевая.

— Отлично, вы понадобитесь уже сегодня утром. Не возражаете? Для фройляйн Фишер! — Это он сказал, обращаясь к монахине. — Как вы считаете?

Надевая блузку, Регина заметила, что белый чепец монахини кивнул.

Доктор посмотрел на нее со своей обычной усталой приветливостью:

— Вам повезло. Господин Фишер пообещал особую награду для донора своей дочери — естественно, помимо обычной платы. Какую сумму он назвал, сестрица?

— Тысячу пятьсот марок, — ответила монахиня. Она прикрыла стерилизатор тяжелой никелированной крышкой и обернулась. — Полторы тысячи, — повторила она. — Господин Фишер — человек очень богатый.

— В чем-то богач, а в чем-то бедняк! — смеясь, заметил доктор и погасил сигарету.

Монахиня взглянула на него неодобрительно и сокрушенно покачала головой:

— Вам лучше остаться здесь, переливание крови назначено на десять, не так ли?

— Так, — кивнул доктор, — а по мне, можно и сейчас начать. Вы завтракали?

— Нет, — ответила Регина.

— Нельзя ли дать фройляйн немного поесть?

— Нет, — отрезала монахиня. — Это исключено. — Ее огромный чепец энергично закачался.

— Может быть, как небольшой аванс в счет оплаты, а? Будет нехорошо, если ей станет дурно во время переливания.

— Но это в самом деле невозможно, — возразила монахиня. — Уж поверьте мне. Ведь оплата производится в марках, и к тому же не нами, а экономическим управлением, фройляйн получит у нас только справку.

Доктор пожал плечами:

— Тогда, вероятно, лучше взять кровь у молодого человека из палаты «А», он хоть немного поел.

— Нет-нет! — поспешно вмешалась Регина.

Врач и сестра удивленно взглянули на нее.

— В чем дело? — спросил доктор.

— Я непременно хочу это сделать… Я не упаду в обморок…

— Ну что ж, как вам будет угодно. А вы что скажете, сестрица?

Монахиня пожала плечами.

— Тогда, значит, начнем.

Когда монахиня вышла из комнаты, он опять закурил.

— Я бы с удовольствием предложил и вам сигарету, но не знаю… Мне кажется…

— Нет, спасибо, мне станет дурно. Спасибо.

От табачного дыма у нее сразу закружилась голова. Голод вызвал теперь головную боль, тошноту и усталость. Головная боль началась неожиданно — сильная сверлящая боль, причину которой она не могла уяснить. Регина то и дело вздрагивала и прикрывала рукой рот, когда на нее нападала эта судорожная зевота — такая ужасная, что даже уши закладывало. Она устало следила глазами за доктором, который тщательно вымыл руки в фарфоровом тазу, потом погасил сигарету и положил окурок на стеклянную полочку над тазом.