Ангел конвойный - [19]

Я, не в силах отвести от довольной физиономии Люсио взгляда, проговорила задумчиво:

– Глубокая рана от бычьего рога?

– Именно, – удовлетворенно подтвердил он.

В эту минуту я уже понимала, что он рассказывает мне сюжет «Собаки Баскервилей». Ну что ж, бродячие сюжеты – основа основ как литературы, так и искусства вообще. Люсио подбирал все, что валялось под руками, а значит, был своим, из нашего цеха. Интересовало меня только одно – какая часть из рассказанного им была правдой. Восемнадцатая? Тридцать шестая? Надо сказать, я испытывала от этой беседы настоящее умиротворение. Маленький граф де Коронель начинал мне нравиться.

– Ну а следующий на очереди я, – продолжал он, и я согласно кивнула. – Знаешь, вот как сидишь в приемной у зубного врача и каждую минуту ожидаешь, что из кабинета раздастся крик: «Следующий!», и в очередной раз сработает проклятье раненого вепря.

– Так это – устное семейное предание? – спросила я. Мы давно уже стояли с ним на развилке, где должны были разойтись в разные стороны.

– Почему же устное! – живо возразил карлик. – Вполне даже письменное. – Его асимметричное лицо, маленькие серые глазки были, пожалуй, не лишены своеобразного обаяния. – Я вывез сюда чуть ли не единственное достояние нашего обедневшего рода – старинную рукопись XVII века, родовые хроники, написанные монахом Антонио де ла Пенья из монастыря Виста Аллегре, того, что между Вильягарсиа и Падроном. Он входил в наши владения. Приходи как-нибудь, покажу. Я люблю гостей…

– Спасибо, – сказала я, – как-нибудь зайду… Действительно, история мистическая…

– Мистическая!! – Он почему-то расхохотался, словно его позабавило это мною подобранное слово. – Еще какая мистическая! Но самое мистическое в этой истории то, что мужчины, на которых падает проклятье вепря, и сами несколько похожи на него, а? – Он подмигнул мне, скосил к переносице маленькие глазки и вдруг захрюкал – страшно натурально.

Кровь остановилась во мне. Ужас несомненного его сходства с дикой свиньей, доведенного этим хрюканьем до леденящего ощущения абсолютного подобия, на считанные мгновения буквально лишил меня способности двигаться. А Люсио, продолжая громко истерично хрюкать, побежал, побежал прочь от меня все быстрее и быстрее, словно я могла зачем-то его преследовать.

Минуты три еще я стояла, как пень, среди кустов олеандров, озадаченная и раздраженная тем, что карлику во второй раз удалось меня напугать и одурачить.

Глава восьмая

Смех и увеселения растлевают душу монаха страшными страстями… Смех уничтожает блаженство, которое дается скорбью сердца. Смех делает душу беспокойной и грешной. Смех лишает человека упования на Бога, предает забвению смерть и страдания.

Древнегрузинский сборник «Поучения отцов» (X–XI вв.)

Кроме живого уголка, столь причудливо и бесполезно умостившегося под горой в безлюдном ущелье, был еще один объект, занимавший беспокойный и бестолковый ум нашего директора.

Археологический комплекс не так давно раскопанных развалин древнего византийского монастыря на самой макушке нашей горы не давал ему покоя.

– Я требую от вас интеллектуальных усилий! – вопил Альфонсо на заседаниях коллектива. – Полета фантазии – вот чего недостает всем вам! Шевелите мозгами: шутка ли – в двух шагах от нас такое богатство! Монастырь пятого века с дивно сохранившейся мозаикой, с огромными водяными цистернами, в которых Бог знает что можно устроить! Шевелите мозгами, хеврэ!

Кончилось тем, что в один из дней Люсио явился на четверговое заседание в полном облачении хасида, в черной шляпе – как выяснилось, с двойным дном в высокой тулье. Когда на повестке дня вновь замаячил монастырь Мартириус и Альфонсо уже открыл рот для очередного призыва шевелить мозгами, в черной шляпе, как в шкатулке, откинулась круглая крышка, и изнутри, извиваясь, полезли розово-серые пиявки. При этом карлик сидел с отрешенным видом, не реагируя на восторженно-пугливый визг женщин.

– Смотри, они шевелятся! – кричала секретарь Отилия. – Из чего ты сделал этих червяков, дьявол?!

– Это мозги, – с невинным выражением на кривой физиономии отвечал Люсио. – Я ими шевелю… – поднял руки и жирно, страшно пошевелил накладными пальцами в черных перчатках и отвратительными шевелящимися пиявками вывернул губы.

…Разумеется, дружный «цевет», подгоняемый неугомонным рыцарем Альфонсо, совершил прогулку и по территории раскопок древнего монастыря.

Этот крупный монастырь византийской эпохи, вернее, развалины его, были обнаружены в 80-х годах, во время строительства жилого квартала. Место напоминало огромную плешь на макушке нашей горы. Чтобы попасть на прокаленное солнцем природное каменистое плато, – собственно, двор монастыря, покрытый некогда белой византийской мозаикой, – приходилось еще несколько пролетов взбираться по каменной лестнице.

Всегда сочувствую восторгу специалистов и любителей, но сама я равнодушна к развалинам, а это были откопанные развалины под палящим солнцем. Пыльная мозаика, местами неплохо сохранившаяся, – орнамент из серо-фиолетовых голубок, ветвей, горных козлов, – то здесь, то там валяющиеся обломки колонн, кое-где поставленные на попа и увенчанные бараньими головами капителей.