Ангел из авоськи - [10]

Выйдя на выложенную плиткой дорожку к подъезду, она услышала позади себя «Пардон!», сказанное ломким голосом, и вмиг ее рука стала свободна от этого чудовищного крафтового мешка. Улита повернула голову и встретилась с ореховыми глазами и улыбкой с острыми, как у волчонка, зубами. Она почувствовала такое несказанное облегчение, потому что этот дурацкий мешок заставил бы ее в подъезде — лишь бы не на глазах! — заплакать от унижения и неимоверной тяжести, каковая уже не для нее. Но тут оказался тот юнец!

Она ждала, что он, пропустив ее в лифт, аккуратно поставит рядом мешок и с такой же ничего не значащей улыбкой умчится по своим неотложным юным делам. Нет. Никак Улита не может предугадать движения души человеческой! А ведь актриса…

Они доехали до ее этажа. Он быстро, так же ломко спросил:

— Седьмой?

Она кивнула.

На этаже он легко вынес мешок из лифта, прислонил его к стенке у двери и стоял, беспечно как-то. Ждал, когда она откроет дверь. Улита же возилась с ключами гораздо дольше, чем обычно. «Что же это? Мне надо будет ради вежливости сказать — заходите…» Если бы ему было лет тринадцать, она бы, конечно, зазвала его, включила видик с играми и накормила до отвала мороженым. Но тут?.. Довольно взрослый молодой человек. Тем более, она заметила, как остановилась в изумлении какая-то из здешних бабок, видимо, чья-то домработница, когда увидела, как они идут к подъезду: она налегке и он с ее мешком. Она обязана пригласить его. И ничего страшного тут нет! Он откажется, и вежливость будет соблюдена.

Улита повернулась к юнцу и приторно — ей так показалось — спросила:

— Хотите кофе? Правда, у меня растворимый.

Он серьезно ответил, глядя на нее сверху вниз какими-то ничего вроде бы не выражающими глазами:

— А я и пью только растворимый! — И вошел в квартиру, прислонил несносный мешок опять к стене и стал оглядывать холл, так, будто собрался эту квартиру покупать.

— Идемте, — сказала Улита и рукой повела в сторону столовой, где было красиво и прибрано.

Но он спросил коротко:

— А кухня там?

Она кивнула.

Он прошел туда, оглянувшись на нее и опять улыбнувшись победной волчьей улыбкой:

— Я люблю кухни…

«Капризный мальчишка», — с некоторой досадой подумала Улита.

На кухне у нее с прошлого еще прихода стояла немытая, уже, наверное, заплесневевшая чашка из-под кофе. Она увидела, что гость, задрав широкие рукава своего серого блузона, моет эту сволочную чашку… Улита онемела. Он был для нее слишком подвижен и быстр, и она не понимала, о чем он думает, и вообще не знала даже, как его зовут. С этого и надо было начинать, укорила она себя и представилась:

— Меня зовут Улита Алексеевна… Вас…

— Максимилиан, — насмешливо откликнулся он и добавил: — Наверное, более длинного имени родители не смогли разыскать…

Говорил он быстро, будто все время чуть посмеиваясь и над собой, и надо всеми. И говорил как-то слишком четко и немного книжно, что ли? Литературно.

«А надо мной, — подумала Улита, — он посмеивается».

Максимилиан, вытерев руки полотенцем, обернулся:

— Зовите меня Макс, это проще. А в школе меня звали Мак.

«…B школе… Господи Боже мой! Почему этот ребенок тут?..»

Ей захотелось зайти в душ, смыть хотя бы налет пыли и усталости, нельзя же представать такой перед этой сияющей юностью. Не для чего иного! Для собственного утверждения, чтобы не казаться чушкой с помойки! Сейчас она поставит чайник и… Улита встала, и тут же вскочил он.

— Сидите, Максимилиан, — почти по складам назвала она его и в первый раз улыбнулась.

У него засияло лицо.

— Я понял, где что, — быстро сказал он, — я поставлю чайник… А вы занимайтесь своими делами.

Они сидели на кухне и пили кофе.

Максимилиан либо упорно, как-то даже пристально смотрел ей в глаза, или же вставал и своей летящей пружинистой походкой выходил из кухни в комнаты. После второго из походов он сказал, что квартира ему не нравится, она безлика. То же чувствовала и Улита, но чтобы юнец… Так тонко отметил и точно.

Что происходит, она понять не могла и не пыталась, но ощущала за всем этим безобидным кофепитием что-то пугающее и начала болтать, чтобы стряхнуть странное наваждение. Она болтала о ВГИКе, об их розыгрышах, о смешном капустнике, который она почти весь, оказалось, помнила… Забыв как-то, с кем говорит, притащила курсовую фотографию, где посередине, как два голубка, сидели они с Казиевым будучи уже гражданской семейной парой… Максимилиан рассматривал фотографию, и она видела, что его взгляд устремлен именно на них: Казиева и Улиту. Потом он поднял на нее глаза, какие-то уже другие, то ли равнодушные, то ли — она побоялась признаться себе — злые.

— Это я, вы узнали? А рядом мой муж, Казиев, режиссер теперь… — зачем-то сообщила она. Защищалась именем Казиева? Словом «муж». От этого странного мальчика?.. А может, он — маньяк… Или идиотский поклонник, который будет теперь торчать у ее дверей. О Боже! Но он тут же, будто учуяв ее мысли, сказал также смешливо:

— Не бойтесь, я не буду засыпать вас миллионами роз и торчать под окнами. Я не тот, за кого вы меня чуть не приняли.

Максимилиан положил фотографию вниз лицом.

— Когда-то мы любили друг друга… — глупо заявила она.