Ангел Габриеля - [23]

Если бы ей хватило смелости взять руку Тристана в свою, поднести ее к губам и до тех пор целовать его пальцы, пока они не обретут прежней гибкости, потом вложить в его руку кисть и уговорить его вернуться к живописи, занятию, на которое Тристана благословил Бог… Если бы она могла распахнуть ему свои объятия, как делали это женщины для своих любимых испокон веков… Но они с Тристаном принадлежат к разным мирам, таким же далеким друг от друга, как Габриель от тех звезд в небе, к которым он взывал.

Алана подошла к столику с музыкальной шкатулкой и подняла крышку, и тут же зазвучала музыка, полились в ночь прозрачные серебряные звуки. Внезапная тоска охватила все ее существо, горькие обжигающие слезы безысходности подступили к глазам.

Когда-то она думала, что знает все о Тристане Рэмзи: лукавый огонек в его мальчишеских глазах, неистовую внутреннюю силу, которую излучала вся его фигура, твердую решимость в каждом движении и слове, пугавшие и притягивавшие ее с их первой встречи.

«Я буду самым великим художником на свете». Что это такое? Неразумная похвальба подростка? Ни в коем случае. Он готов был трудиться и принести в жертву все ради искусства, он готов был идти до конца избранной им дорогой. Если бы не его отец, заблудившийся и обреченный на муки на своем одиноком пути к смерти… Тристан пришел к нему на помощь, разве мог он поступить иначе?

Никогда прежде Алана не задумывалась над тем, что стены отчего дома, согревающие и защищающие, могут превратиться в холодные застенки каземата, хотя уже ребенком, глядя на собственного отца, знала, что неосуществленные возвышенные мечты часто превращаются в жалкие низменные пороки. Она была благодарна судьбе за то, что ее мать не видела, как любимый ею человек, падая все ниже и ниже, еще при жизни обрекал себя на страшную смерть.

– Прошу тебя, Боже, помоги Тристану! – попросила она вслух. – Он так нуждается в Твоей помощи!

– Габриель, наверное, сейчас бы сказал, что Бог прислал вас, чтобы молиться за нас.

– Тристан! – смущенно воскликнула Алана, захлопнула музыкальную шкатулку и обернулась.

Тристан стоял на пороге. Он был без сюртука, и черные панталоны подчеркивали стройность его бедер, белая рубашка была распахнута на груди, открывая смуглый треугольник кожи, покрытой темными волосами. Его усталый, напряженный взгляд был устремлен на Алану, и весь он был так дорог ей, что у нее защемило сердце.

Алана знала, что, возьми он сейчас в руки кисть, он бы с легкостью запечатлел на полотне не только ее лицо, но и состояние ее души: мечту о недостижимом и мучительное сожаление о том, что их любви не суждено осуществиться.

Как ей хотелось броситься ему на шею, крепко обнять, прижать к груди! Но она знала, что самые тесные объятия не смогут преодолеть разделявшую их пропасть.

Внезапно она вспомнила, что на ней тонкая ночная рубашка, и краска залила ее щеки.

– Я не думала, что разбужу вас, – сказала она.

– Вы меня не разбудили.

Тристан охватил взглядом ее всю – от облака рыжевато-каштановых волос до ступней ног, выглядывавших из-под края тонкой рубашки. Он не удивился, что она бродит по дому в столь легком одеянии. Скорее он принял это как должное: он бы не удивился, обнаружив сияние вокруг ее головы или крылья за спиной. Если бы только он знал правду…

Тристан подошел к камину, на полке которого стояло несколько миниатюр – портретов членов семьи Рэмзи, хорошо знакомых Алане.

Вот улыбающаяся Бет Рэмзи в подвенечном платье, а рядом с ней ее муж, надежный, крепкий Генри Мулдауни.

Вот мать Тристана, явно чувствующая себя неловко в слишком модном платье, с единственной розой в руке, рожденная на свет не для кокетства, а для того, чтобы вытирать детские слезы и лечить разбитые коленки.

Вот Тристан на своем пони, готовый к поединку с Зеленым Рыцарем, битве с Титанами, а может быть, к путешествию по Европе, где он покорит народы не мечом, а силой своего таланта и богатством воображения.

– Как это странно! – сказал Тристан, взяв в руки позолоченную рамку с портретом матери. – Вы, кажется, знаете абсолютно все обо мне, моей семье, о том, как украшали дом к Рождеству и в какие игры мы играли. Вы даже знаете о моем пони Галахеде, самом замечательном подарке, который я когда-либо получал. Но я никогда не слышал, чтобы вы говорили о своей семье или о том, как праздновали Рождество в вашем доме.

– Я никогда не праздновала Рождества, но иногда мне случалось видеть, как это делают другие люди.

Тристан смотрел на нее, тронутый скрытой жалобой, прозвучавшей в ее словах: Алана была лишь сторонним наблюдателем, а не участницей волшебного праздника с его радостным смехом, сердечным теплом и ярким светом.

– Вы хотите сказать, что наблюдали за нами? – спросил он, вдруг догадавшись, откуда ей столько известно о жизни их семьи.

– Я наблюдала за вами через окно. Ваша семья всегда была такой любящей и счастливой, вы все – такими красивыми. Самое удивительное, что я никогда не мерзла, часами стоя на холоде.

– Удивительно, Алана, но иногда мне кажется, что я знаю вас всю жизнь. И что вы появились у нас не просто так, а словно по волшебству, вместе с приходом Рождества.