Ангел Экстерминатус - [161]

По какой-то невероятной, невозможной причине воин еще стоял.

— Что? — мрачно спросил Игнаций Нумен. — Я не расслышал.

Марий раздул легкие для еще одного воющего удара.

Абсолютно глухой морлок активировал волкитную пушку. Опаляюще-горячий луч пробил нагрудник Мария Вайросеана и вскипятил его плоть и кровь в мгновение ока.

У него даже не осталось воздуха для крика.

Пробираясь между группами сражающихся легионеров, Люций не сводил взгляда с дергающейся золотой птицы. Она лежала в куче кристаллических осколков в двадцати метрах от него; крыло ее было разбито, а одна нога вывернулась под неестественным углом. Черно-золотой камень, необходимый Фулгриму, упал рядом с погнувшимся клювом, и Люций позволил себе на мгновение задуматься, способны ли были подобные автоматоны испытывать боль.

Позади него раздалось беспечное, неуклюжее шарканье ног по обломкам камня и кристалла.

Лономия Руэн прыгнул к нему в укрытие из повалившейся колонны, держа в одной руке кинжал, с которого стекали капли, а в другой — пистолет-игольник.

— Что это за камень? — спросил он.

Люций не ответил, не потрудившись скрыть, как раздражала его компания Руэна.

Он не знал, что в этом камне такого важного, но он был нужен Фулгриму, и этого было достаточно. В тенях перед ним промелькнул чей-то силуэт, заставив Люция прищурено вглядеться во мглу из зеленого тумана и оружейного дыма. Там что-то было, но что именно — он не видел. Даже его генетически улучшенного зрения, ставшего еще острее благодаря перенаправлению нейронных путей в сенсорных центрах мозга, оказалось недостаточно, чтобы разглядеть силуэт.

Тот был тенью там, где тени быть не могло, — призраком, кажущимся чужим на этой планете призраков.

Люций озаренно улыбнулся.

— Руэн, — сказал он, кивая в сторону упавшего орла. — Видишь?

— Вижу что? — спросил Руэн, подползая к краю колонны и выглядывая из-за обломка.

— Вон там, — ответил Люций. — Скорее.

— Я ничего не в… — успел только произнести Руэн, прежде чем раздался тихий шорох, и задняя часть его шлема взорвалась. Он повалился набок; обе линзы были разбиты и опалены.

— Идиот, — сказал Люций, закидывая болтер на колонну и целясь туда, где вспыхнул небольшой огонек, выдав положение игольника. Большинство не заметили бы лазерную вспышку оружия среди теней и обломков.

Но Люций отличался от большинства.

Гвардеец Ворона уже наверняка начал перемещаться, однако Люций мог сделать так, чтобы бежать ему пришлось со склоненной головой: болты проложили в тени дорожку взрывов. Не переставая стрелять, он перескочил через колонну и побежал к упавшему орлу. Сплошные игольные снаряды с безобидно звучащими хлопками поднимали позади него фонтанчики пыли.

Люций прыгнул за останки эльдарского конструкта и схватил черно-золотой камень. Он оказался тяжелее, чем выглядел — вес заметно чувствовался на ладони, — и излучал жар, словно несколько часов пролежал в печи. Этот жар вливался в него, наполняя тело столь мощным ощущением бессмертной жизненной силы, что он едва не вскрикнул.

— Неудивительно, что Фулгрим хочет его заполучить, — сказал он, убирая пистолет и обнажая меч.

Едва меч оказался в руке, от тени ближайшей башни отделился силуэт, за которым вился шлейф почти беззвучных реактивных струй.

Выстрелы ударили Люция в грудь, но броню не пробили. Он кинулся вбок и, взмахнув мечом снизу вверх, перерубил ствол орудия, рассыпая матовые керамические осколки. Гвардеец Ворона извернулся в воздухе, легко приземлился на ноги и отбросил в сторону половинки уничтоженного оружия.

— Ты пришел на фехтовальную дуэль с карабином-игольником? — ухмыльнулся Люций.

Вновь активировав прыжковый ранец, его противник ринулся вперед и со всей силы ударил Люция ногами в середину груди. Раздался треск ломающейся пластали, и Люция отшвырнуло назад. Он откатился в сторону, когда Ворон прыгнул на него с выставленными перед собой парными черными мечами, вскочил на ноги как раз вовремя, чтобы блокировать идущий вниз удар, после чего изогнулся, уходя от взмаха, способного вспороть ему живот. Его собственный меч скользнул вниз, к шее Ворона, но рывок ускорителей опять унес воина прочь.

Люций снял с пояса кнут, позаимствованный у мертвого Калимоса, и усеянный шипами ремень распрямился, как голодная змея.

— Наконец мы одни, — сказал Люций, снимая шлем и отбрасывая его в сторону. Он коснулся опухшего рубца на щеке — раны, которая давно должна была зажить, но которой он не давал затянуться и побледнеть с помощью едких порошков. — В прошлый раз ты меня ранил, и я всегда буду беречь этот порез. Но на большее можешь не рассчитывать, Ворон.

— Шарроукин, — произнес воин.

— Что?

— Мое имя, — сказал Гвардеец Ворона. — Меня зовут Никона Шарроукин. Чтобы ты знал, кто тебя убьет.

— Никона Шарроукин, — повторил Люций, пробуя имя на языке, словно изучая незнакомый вкус. — Нет, это не имя того, кто может меня убить.

— Не тебе решать, — ответил Шарроукин, держа один меч высоко над головой, а второй вытянув вниз. Они настороженно кружили, прекрасно видя, каким мастерством они оба обладают, зная, что они почти равны, и не обращали внимания на кипящее вокруг сражение, на борьбу жизни и смерти, которая шла в разрушенной гробнице умирающего народа. Лишь чистота дуэли имела значение. Все, кто хотел вмешаться в этот бой, были мертвы, и теперь оставалось только выяснить, кому из них удастся выйти из него живым.