Ангел Экстерминатус - [157]

— Тогда покажи мне свои мечты, брат, — прошипел Фулгрим, — и я сделаю их реальностью!

Знакомый Пертурабо мир уступил место городу, который он видел во сне каждую ночь, с тех пор как покинул Олимпию. Он стоял посередине широкого бульвара, мощеного мрамором; по краям улицы среди деревьев высились великолепные статуи. Пертурабо обнаружил, что одет в длинный бледно-кремовый хитон и сандалии из мягчайшей кожи — одеяние ученого или общественного деятеля. Он был человеком мирного времени, а не войны, и эта роль подходила ему идеально.

В опьяняюще чистом воздухе чувствовался аромат сосен, растущих в горных долинах, и свежей воды из кристально прозрачных водопадов. Безбрежное голубое небо расчертили завитки облаков, легкие как дыхание. Понимание того, что все это греза, не мешало Пертурабо восхищаться собственным творением, любоваться изломами гор, снежными вершинами и правильными линиями города.

Лохос, мрачная горная твердыня Даммекоса, преобразился благодаря фантазии его приемного сына.

Город составляли здания, о которых люди всегда могли только мечтать, и каждое из них было прекрасно знакомо примарху, хотя в реальности эти строения никогда не существовали. Позади него возвышался Талиакрон, на этот раз построенный из полированного мрамора и оуслита и украшенный порфиром, золотом и серебром. Вокруг были галереи правосудия, торговые палаты, дворцы памяти и жилища горожан.

На бульваре было многолюдно: обитатели Лохоса двигались с неторопливой размеренностью тех, кто доволен жизнью. Повсюду Пертурабо видел горожан, привыкших к миру, полных надежд и устремлений, знавших, что у них есть и мечты, и возможности их осуществить. Именно таким он всегда хотел видеть народ Олимпии: здоровый телом и духом, объединенный общей целью. Они приветствовали его, и их улыбки были искренними. Они любили его, их счастье чувствовалось в каждом слове, в каждом знаке уважения, в каждом добросердечном приветствии.

Его библиотека архитектурных проектов наконец воплотилась в реальность, стала городом фантазии, гармонии и света, и он шел по улицам этого города как его строитель — как его отец. Этот город создала мечта. Его мечта.

Даже не видя их, Пертурабо знал, что все двенадцать великих городов Олимпии стали такими же. Каждый был построен в точности по его плану на основе логики и порядка, но с учетом того, что города предназначены для людей. Ни одно архитектурное сооружение, каким бы величественным и амбициозным по масштабу оно ни было, не может считаться удачным, если его автор забыл об этом главном правиле. Пертурабо помнил о нем всегда.

Гуляя по улицам, он понимал, что подчиняется чужой воле, но ему было все равно. Кто откажется увидеть воплощение собственной мечты?

Город открывался перед ним во всей своей завораживающей красоте, сочетавшейся с интуитивно понятной планировкой. Улицы приводили Пертурабо к чудесным конструкциям, которые он когда-то создал на страницах многочисленных альбомов и почти забыл о них; одни были юношескими капризами, другие отражали тщеславие подростка, третьи говорили о зрелости мастера, проведшего долгие годы ученичества за чертежным столом.

Его прогулка завершилась на восьмиугольной площади в середине города: место общественных собраний и случайных встреч, центр, куда дорога обычно приводит странника даже помимо его воли. По периметру площади расположились лавки ремесленников и кондитеров, мясников и бакалейщиков; в центре высилась скульптура, изображавшая воина в отполированных доспехах, в одной его руке была молния, в другой — скипетр с навершием в форме орла.

Бог, воплощенный в мраморе руками послушного сына.

Пертурабо обошел статую по кругу, испытывая противоречивые чувства.

— Должен признать, брат, — заговорил Фулгрим с края площади, — если ты начинаешь мечтать, то не мелочишься.

Он сидел за кованым столиком перед стеклянным фасадом кафе, одетый в такой же хитон, что и Пертурабо. На столе стояли два бокала, вырезанные из фиолетового кристалла, между ними бутылка прозрачного, медового цвета вина.

— Народ романи[15] имели обыкновение пить из аметистовых чаш, полагая, что это защищает от опьянения. — Фулгрим отодвинул ногой второй стул и указал брату на свободное место. — Ну же, присядь.

Пертурабо все бы отдал, чтобы свернуть Фулгриму шею, почувствовать, как позвоночник ломается, словно тонкая деревянная палка. Но какое значение это будет иметь в царстве грез? Поэтому он опустился на стул напротив брата, а Фулгрим тем временем наполнил бокалы вином.

— Полная чушь, само собой, — продолжал он. — Но как можно обвинять людей в суеверии, когда ничего другого они не знают?

Не ответив, Пертурабо пригубил вино. Сладкий сорт из виноградников на склонах Итеаракских гор, что на юге. Его любимый сорт, но разве могло быть иначе в мечте о совершенстве?

— Только посмотри на этот город, — сказал Фулгрим, откидываясь на сиденье и обводя рукой восьмиугольную площадь и все, что лежало за ее пределами. — Я и подумать не мог, что ты мечтаешь о таком.

— Что ты делаешь, Фулгрим? Мы должны разрешить наш конфликт так, как положено воинам.

— Но, брат, мы же не воины. — Фулгрим смахнул с хитона воображаемую пылинку. — В твоем совершенном мире мы дипломаты, а дипломаты решают споры переговорами.