Ангел - [26]

Кроме того, Джонни, к своему счастью, имел то, что выделяло его из толпы других ребят, поднимало над ними и даже определенным образом защищало. Это был его голос. Нежный, мелодичный и поразительно чистый, он буквально зачаровывал. Друзья и коллеги дяди слушали его с восхищением, почти с благоговейным трепетом, громко аплодируя и щедро одаряя долларовыми купюрами.

Все без исключения говорили ему, что он поет, как ангел. Дядя Вито утверждал, что его голос – дар божий, с которым нужно обращаться уважительно, и что следует вечно благодарить Бога за такой подарок. Джанни так и делал.

Какое-то время Джанни баловался мыслью назвать себя Джонни Ангел, по названию популярной в то время песни. Но позднее решил, лишь слегка изменив на английский манер свое собственное имя, взять псевдоним Джонни Фортьюн[6], надеясь, что он станет предвестником счастливых событий. В конце концов так и произошло, хотя для этого потребовалось много-много лет.

Сейчас, прохладным ноябрьским вечером Джонни меньше всего думал о своем прошлом. Его мысли были устремлены в будущее, если быть точнее, в следующий год. Ему казалось, что этот, 1992 год, закончился, так и не начавшись, мгновенно промелькнув вереницей плановых зарубежных турне, долгих часов студийных записей для нового диска, о котором его менеджер уже договорился со студией звукозаписи в Нью-Йорке. Сразу после прошлогоднего Рождества Джонни понял, что его время уже не принадлежит ему: все двенадцать следующих месяцев расписаны по минутам.

Неожиданно ему пришло в голову, что чем больших успехов он добивается, тем меньше времени у него остается для себя. Тем не менее он предпочитал, не имея практически времени на личную жизнь, быть усталым и перегруженным работой, но богатым и знаменитым. Он достиг того, к чему стремился, и сейчас у него было все, чего он хотел.

Слегка вздохнув и усмехнувшись, он опустил руки с длинными элегантными пальцами на клавиши своего кабинетного рояля «Стейнвей» и заиграл свою любимую песню, которая давно вошла в его репертуар и стала чем-то вроде его музыкальной эмблемы – «Ты и я» («Нам хотелось всего...»), на слова и музыку Кэрол Байер Сэджер и Питера Аллена.

Внезапно прервав игру, он медленно повернулся на вращающемся стуле и замер, переводя взгляд с предмета на предмет, оглядывая гостиную. Ею невозможно было не восхищаться. Даже прожив в этом доме четыре года, он не перестал получать огромное удовольствие от одного только созерцания своих владений.

К некоторым из своих приобретений он относился прямо-таки с благоговением. Особенно к коллекции живописи, которую он начал собирать со времени своего переезда сюда в 1987 году.

Комната, которую так внимательно рассматривал Джонни, была в самом деле прекрасна. Оттенки кремового интересно сочетались с темным деревом мебели и пола, с яркими цветными пятнами живописных полотен, книжных переплетов и пышных букетов только что срезанных цветов в хрустальных вазах.

В центре, на темном блестящем полу перед камином лежал бледно-кремовый ковер, два роскошных глубоких дивана кремового цвета стояли один напротив другого, а между ними располагался антикварный китайский столик из резного красного дерева. Французские мягкие кресла времен Людовика XV с обивкой из кремового шелка в полоску размещались по обе стороны камина. Дальше располагались старинные журнальные столики и длинный диванный стол с небольшими статуэтками Бранкузи и черным базальтовым кубком с цветами. Все это утопало в мягком свете многочисленных фарфоровых светильников с шелковыми абажурами.

Но прежде всего приковывали к себе взгляд картины – пейзаж Сислея над камином, Руо и Сезанн на противоположной стене и два ранних Ван Гога на стене за роялем.

Гостиная была оформлена с восхитительным вкусом, впрочем, как и все остальное в доме. Это не было плодом его груда. Все создавалось стараниями Нелл с помощью художника по интерьерам. Нелл нашла дом, выбрала дизайнера и создала образ, настроение и какую-то особую атмосферу, наполнявшую каждый уголок.

На что бы ни взглянул Джонни, все несло на себе отпечаток Нелл: она выбирала с ним все эти вещи. Дом отражал вкусы Нелл, но Джонни ничего не имел против, они ему нравились, став как бы его собственными.

Ему было приятно сознавать, что теперь он может отличить превосходное от посредственного. Он научился ценить качество и стиль не только предметов искусства и мебели, но и многого другого, и он гордился своими недавно приобретенными знаниями.

Даже его гардероб подвергся пересмотру, с тех пор как Нелл стала частью его делового окружения. Он стал одеваться более консервативно и более тщательно, и ему нравился его новый облик, созданный Нелл.

Поднявшись, Джонни пересек комнату и встал спиной к камину, мысленно соглашаясь с тем, что единственное, в чем у него был хороший вкус до встречи с Нелл Джеффри,– это музыка... И все признавали, что его музыкальные вкусы безупречны, здесь он никогда не допускал промахов.

Не было ничего удивительного, что он не блистал познаниями в искусстве и антиквариате. В сущности, он не имел возможности даже видеть это. Его тетя Анжелина заполнила крошечную квартирку на Малберри-стрит безвкусными картинками с изображением Христа и разных святых, распятиями и раскрашенными в дикие цвета гипсовыми статуэтками на религиозные темы. После ее смерти дяди Вито оставил все, как было при ней, возможно, из любви и уважения к своей покойной супруге.