Ангел боли - [50]

Он вернулся к озеру, чтобы набрать ещё воды. На этот раз, когда он вернулся, серые глаза человека были открыты, и он смог выпить большую часть драгоценной жидкости.

Ещё до того, как человек встал на ноги, он начал изменяться. Не только следы времени пропадали с его лица, казалось, сама его плоть была им у кого-то одолжена. Будто бы раньше он носил какой-то неудачный заменитель давным-давно сорванной плоти.

Дэвида вода жизни лишь омолодила, но этот человек явно нуждался в полном восстановлении.

С помощью Дэвида человек встал на ноги, и Дэвид помог ему добраться до берега. Они вместе опустились на колени, и Дэвид поил его, снова и снова набирая воду руками.

С каждым глотком воды человек становился все сильнее. Он был худым, а теперь становился здоровым. Его ранее безжизненные глаза стали темнее и гораздо ярче. Его черты, ранее изможденные и мертвенные, становились все живее и мягче. Одежда, которая болталась на нем как на вешалке, теперь стала явно ему мала.

Дэвид, сосредоточившись на том, чтобы поить человека, не находил времени разглядеть его лицо, пока превращение не подошло к концу. Затем он отошел, чтобы дать человеку встать и отпраздновать дар истинного здоровья. Его восторг от восстановления незнакомца был резко оборван, хотя не уничтожен полностью, шоком узнавания. В конце концов, он уже ранее догадывался, кем был этот человек.

Это был Джейкоб Харкендер.

Харкендер некоторое время смотрел на свои руки, затем ощупал ими щеки и шею, словно он был слепцом, изучающим чужое лицо. Наконец он поднял глаза.

— Где мы? — неуверенно спросил он.

— Думаю, мы в пародии на сад Эдема, — сказал ему Дэвид. — Но я полагаю, что это новый порог, на котором мы должны подождать. Не думаю, что мы останемся тут надолго.

Интерлюдия первая. Боль смертных сердец

Изучая устройство нервной системы животных, нам удалось до некоторой степени выяснить, что род информации, называемый «болью», передается тем же нейронным каналом, что и остальные виды ощущений. Но что, в таком случае, позволяет отличать болезненные ощущения от приятных? Все наши ощущения состоят из электрических импульсов, проходящих нейронными каналами; почему же, в таком случае, некоторые из них воспринимаются как крайне неприятные, в то время как остальные — нет?

Одна из гипотез состоит в том, что за передачу болевых и приятных ощущений отвечают разные области мозга. Но даже если мы не примем в расчет то, что идея френологического анализа потерпела сокрушительное поражение, подвергшее сомнению все идеи подобного рода, останется вопрос: почему один вид передаваемых ощущений должен передаваться в одну область, а другой — в другую?

В настоящее время мы можем только обойти стороной эту загадку, признавая существование некого естественного механизма неизвестного рода. Хотя мы не знаем, как он работает, мозг, видимо, способен «переводить» определенные паттерны электрического возбуждения таким образом, что сознание вынуждает организм усиливать сигнал либо избегать его источника, в то время как иные паттерны переводятся таким образом, что разум ищет способа поддерживать или повторять вызывающий их стимул. Боль учит нас избегать её источника; удовольствие физиологически стимулирует нас на поиски внешнего источника его происхождения.

Польза боли, на примитивном и грубом уровне, вполне очевидна. Естественный отбор с необходимостью наделил высокоразвитые организмы способами вырабатывать привычки, которые обеспечивают выживание; представляется вполне логичным, что то, что может нам повредить, должно причинять боль. В таком случае мы обучаемся избегать повреждений.

На первый взгляд представляется также логичным, что наибольшие опасности должны сопровождаться наибольшей болью, но на самом деле, если следовать за логикой и далее, она покажется сомнительной и маловероятной. Легко заметить, что слишком сильная боль может помешать действию, а не стимулировать его. Таким образом, при серьезном повреждении может оказаться меньше шансов исцелиться, если организм окажется не способен действовать из-за избытка боли. Кроме того, если мы признаем, что боль имеет обучающую функцию, то не понятно почему некоторые неизлечимые заболевания, с которыми больной никак не в силах справиться, постоянно продолжают причинять сильнейшую боль.

В любом случае, экстраполируя нашу гипотезу, мы не можем не признать, что существует несколько интересных аспектов многообразного феномена боли. Определенно нет четкой корреляции между силой повреждения и болью, которую оно вызывает. Солдаты, раненные в бою, рассказывают, что крайне серьезные повреждения практически не беспокоили в первые моменты. С другой стороны, иногда говорят, что раны, даже полностью исцелившись, продолжают вызывать сильнейшее болевое ощущение, названное Митчеллом «каузалгия». Как он полагает, это одна из самых интенсивных разновидностей боли. В данном контексте также следует упомянуть замечательный феномен «фантомных болей», когда несчастный инвалид ощущает боль ампутированной конечности, несмотря на её отсутствие.

Также парадоксальна боль, вызываемая болезнями. Некоторые виды внутренних болей можно считать обучающими: например, боль в животе может приучить нас избегать определенных видов пищи. Но сложно понять, какая польза может быть в данном случае от болей при желчекаменной болезни, камнях в почках, при раковых опухолях. Утверждением, что зубная боль привела к изобретению и развитию профессии дантиста, а внутренняя заслуга аппендикса состоит в том, чтобы принудить его владельцев обратиться к помощи хирургии, можно, без сомнения, довести спор до абсурда. Естественный отбор способен лишь напоминать действия Создателя, и он сформировал природу наших предков задолго до того, как у них появилась отдаленнейшая возможность развить подобные умения.