Ангел, автор и другие. Беседы за чаем. Наблюдения Генри - [8]

Как же продолжить существование нам, романистам и драматургам среднего класса? Единственно возможный ответ напрашивается сам собой. Мы мыслим лишь категорией общей комнаты, которую называем гостиной и в глубине своей писательской души нежно любим: вот распахивается двустворчатая дверь, и взгляду открывается прекрасный интерьер. Единственная известная нам драма разворачивается именно в такой комнате: герой сидит в обитом зеленым репсом мягком кресле; героиня устроилась на стуле. Презрительные взгляды и гневные слова из мира среднего класса летают над трехногими карточными столами, а узор свадебного торта под прозрачным колпаком играет роль бледного привидения.

Сейчас, когда так высоко ценится идея имперского величия, разве осмелится кто-нибудь предположить, что в общей комнате люди могут испытывать те же чувства, которые цветисто высказывают завсегдатаи салонов, обставленных в стиле Людовика XIV? Что слезы, пролитые на Бэйсуотер-стрит, столь же горьки, как и те, которые текут по щекам обитателей Одли-стрит? Что смех в Клапеме не менее заразителен, чем благородное веселье на Керзон-стрит? Но что же делать нам, тем, чьи лучшие наряды являются миру лишь в скромных интерьерах? Как нам обнажить душу герцогини, передать неровное биение сердца пэра королевства? Некоторые из моих знакомых, сторонники консервативной партии, время от времени посещают турниры «Лиги подснежников» (или их называют «судами любви»? — не знаю, потому что говорю, как посторонний; во всяком случае, от самого названия явно веет Средневековьем). Так вот, этим счастливчикам иногда удается побеседовать с титулованными дамами. Впрочем, разговор неизменно оказывается коротким из-за нескрываемого раздражения стоящего рядом джентльмена. Сомневаюсь, что диалог приносит ощутимую пользу с точки зрения знакомства с аристократическим образом мысли. И все же тем из нас, кто не имеет непосредственного отношения к уважаемой организации, не удается даже одним глазком заглянуть в высшие сферы. Так и получается, что мы ровным счетом ничего не знаем о чувствах и чаяниях спрятанного за семью замками мира красивых и сильных. Лично я однажды получил письмо от графа, однако речь в нем шла исключительно о деятельности молочной компании, возглавляемой его светлостью, о прекрасном качестве молока и о преимуществах расчета наличными. К огромному сожалению, послание не затрагивало такие важные для меня темы, как предпочтения, интересы, желания и страсти высокопоставленного автора, а также не касалось его взглядов на мироустройство в целом.

А что, если выучиться на лакея?

С каждым годом я ощущаю себя все более и более одиноким. Литературные друзья один за другим вступают в зачарованный мир аристократии и безжалостно обрубают ненужные связи со средним классом. Отныне их заботят исключительно душевные страдания королевского камердинера, затаенные чувства придворных дам и религиозные искания маркизов. Мне хочется знать, как они это делают — «как, черт возьми, они туда просачиваются». Увы, никто не рассказывает.

А я тем временем не вижу иных перспектив, кроме работного дома. С каждым годом публика все меньше интересуется книгами о жизни среднего класса. Но ведь о других классах мне ровным счетом ничего не известно. Что же делать? Заурядные люди — те из друзей, кто не считает нужным беречь самолюбие автора, — небрежно советуют «наплевать на глупости».

— Видишь ли, старик, ты знаешь ничуть не меньше, чем все эти бездельники. — Я не пытаюсь сгладить ни стиль, ни смысл высказывания, а просто цитирую. — А если даже и не знаешь, что с того? Обычный читатель знает еще меньше. Как он сможет тебя разоблачить?

Но я терпеливо объясняю, что главный закон литературы разрешает писать только о том, что знаешь на собственном опыте, причем досконально. Из этого следует, что необходимо срочно попасть в аристократическую среду, изучить и понять ее всемогущих обитателей. Только тогда можно будет заработать на хлеб единственным доступным писателю способом — сочинить роман из жизни представителей высшего класса.

Как же попасть на олимп?

Человек и его хозяин

Есть одно немаловажное обстоятельство, в котором англосакс превзошел француза, турка или русского, а заодно немца и бельгийца. Когда англосакс назначает чиновника, он назначает слугу, а когда все остальные надевают на соотечественника мундир, то немедленно увеличивают отряд хозяев. Если среди ваших приятелей обнаружится американец или англичанин, незнакомый с системой государственной службы на континенте, не пожалейте времени и составьте ему компанию: хотя бы проводите на почту, когда наивный островитянин впервые соберется отправить письмо, скажем, из Германии. Англосакс шествует уверенно, с чувством собственного достоинства, гордо и независимо глядя по сторонам и небрежно рассуждая, как бы поскорее «покончить с мелочами, зайти за Джобсоном и вместе отправиться на ленч».

Говорит наш друг таким оптимистичным тоном, словно впереди маячит бесконечный день.

Вот он бодро поднимается по лестнице и толкает дверь. Дверь не поддается. Он смотрит по сторонам и обнаруживает, что стоит перед выходом, а не перед входом. Спуститься на двадцать ступенек, чтобы преодолеть двадцать соседних? Нет, усилие кажется герою напрасным, а потому он пытается потянуть дверь на себя. К сожалению, на пути возникает суровый чиновник и высокомерно указывает верный путь.