Анелька - [51]

Камердинер поклонился, но не уходил, желая, видимо, высказать свое мнение.

— Ты хочешь мне что-то сказать?

— Да. Я полагаю, что вельможной пани нельзя здесь оставаться одной, без всяких услуг, — важно изрек Кшыстоф.

— Да ведь мы все отсюда уедем, как только больная немного успокоится.

— Не пристало вельможной пани возить больных, это дело докторов и монашек.

Дама покраснела и с минуту была в нерешимости, словно признавая авторитет Кшыстофа в таких вещах. Но вместе с тем ей не нравились эти замечания, и она ответила сухо:

— Делай, что я сказала.

— Раз вельможная пани велит, я поеду, но снимаю с себя всякую ответственность, — сказал Кшыстоф, чопорно поклонившись. — Однако лошадям надо дать отдохнуть.

Пани вернулась к Анельке, раздумывая, почему ей неприлично ухаживать за больными. Она села у топчана и растроганно всматривалась в лицо девочки.

«Как она похожа на него! — мысленно говорила она себе. — Тот же рот… Да, видна его кровь… Бедный! Я постараюсь вознаградить его за все, что он выстрадал».

В ее воображении встал красивый отец Анельки, и теперь она уже без колебаний решила ухаживать за больной. Ведь это его ребенок, она это сделает для него!

Кучер, замотав вожжи, спустился с козел торжественно, как небожитель, сошедший с небес в нашу юдоль слез, и, по привычке всех кучеров, сложил руки на животе. Кшыстоф подошел к нему, поглаживая холеными пальцами свои английские бакенбарды.

— Вот так имение! — сказал кучер презрительно, кивком головы указывая на облезлую избу.

Кшыстоф с высокомерным состраданием поднял брови и, уставившись на одну из блестящих пуговиц его ливреи, сказал:

— Судьба играет человеком, как хочет! Верите ли, я здесь чувствую себя заброшенным в какие-то Гималаи!

— Вы, наверное, здорово скучаете по Варшаве?

Пан Кшыстоф махнул рукой.

— И по Парижу, Вене и так далее! Но что поделаешь? Вот бывший мой пан сейчас в Африке. Если он может жить там, так я могу жить здесь.

Наступило молчание.

— И стоит нашей пани гоняться за таким помещиком! — Кучер подбородком указал на хлев.

Но Кшыстоф возразил, подумав:

— Ну, не скажите… Правда, дела у него расстроены… но имя, связи, шик!

— Так, значит…

— Он настоящий пан! Княжеского рода… Если бы не он, я бросил бы эту службу. При нем я почувствую себя человеком: совсем другое положение, и от людей почет! У вас тоже будет тогда на пуговицах настоящий герб, а не какой-то там лев с факелом — ведь это же одна комедия!

— Ага! — промычал кучер.

— Так-то! — заключил пан Кшыстоф. — А пока до свиданья! Еду приготовить все к приему детей и разослать нарочных за докторами.

Он дотронулся двумя пальцами до полей круглой шляпы.

— Адью! — отозвался кучер, уважительно кланяясь старшему товарищу.

Камердинер, шествуя медленно и важно, подошел к дому и, натягивая снятые минуту назад перчатки, крикнул вознице в бричке:

— Подавай!

Бричка подкатила с грохотом.

— Лети вовсю, хотя бы лошадей загнал! Только через плотину поезжай осторожно.

— А если и вправду загоню лошадей? Что тогда? — спросил возница.

— Раз я говорю, что можно загнать, значит имею на то причины, — с достоинством отпарировал Кшыстоф.

Ступив на подножку, он застегнул перчатки, потом приподнял сзади пальто, уселся поудобнее и глубоко вздохнул.

Стоявший у хлева Заяц снял рваную соломенную шляпу:

— Счастливого пути вельможному пану!

Это польстило Кшыстофу. Он дружелюбно хмыкнул, полез в карман и, бросив мужику злотый, сказал:

— Ты хорошо присматривал за детьми, друг, и мы тебе за это благодарны. Смотри же, хозяйство держи в порядке, и мы постараемся тебя вознаградить. Ну, пошел!

Бричка тронулась, проехала мимо Зайца, согнувшегося в поклоне чуть не пополам.

— Вот это паны! — пробормотал он. Никогда еще он не получал такой щедрой подачки.

Увидев издали коляску и лошадей, Юзек забыл о рыбе и, бросив сито, побежал на хутор. Он был уверен, что это приехали отец с матерью, а главное — ему хотелось поскорее рассмотреть экипаж.

Он влетел во двор, красный, растрепанный, и, не спросив ни у кого позволения, стал карабкаться на козлы.

— Куда, малый! — прикрикнул на него кучер.

— Я хочу покататься, — объяснил Юзек, хватаясь за вожжи.

Лошади тронулись. Кучер едва успел сдержать их и рассердился.

— Хочу кататься! Хочу кататься! — твердил Юзек.

На этот шум из дома вышла приезжая пани, — она уже справлялась у хозяйки, где мальчик, — и Юзек бросился к ней, крича:

— Отчего он не едет, когда я ему приказываю?

Вдруг он остановился в смущении, увидев перед собой незнакомую женщину. А ей понравился этот смелый мальчуган, который, несмотря на бедность и заброшенность, не понимал, как может кучер не выполнить его приказа.

«Вылитый отец!» — подумала она и, подойдя, нежно поцеловала Юзека.

— А где мама? — спросил оробевший мальчик.

— Мамы нет.

— И папы тоже нет?

— Нет. Но ты скоро его увидишь.

— А… а вы кто?

— Я? — переспросила дама с улыбкой, скрывая замешательство. — Я ваша… родственница. — И опять поцеловала его.

Юзеку понравился экипаж, кучер в ливрее и элегантный туалет дамы. Он поздоровался с ней уже как со старой знакомой, проявив необычный для него восторг.

— Вы наша родственница? — сказал он. — Вот хорошо! Тетя, наверное? У нас тут уже была одна тетя, но ту привез мужик в телеге… Я ее не хочу… А вы тоже тетя, а?