Анджело, тиран Падуанский - [4]

Тизбе. О, синьор!

Анджело. Вы ни разу не сказали мне, что любите меня, я говорю не о вас, Тизбе. Да, повторяю вам, все, что на меня смотрит, это глаз Совета Десяти; все, что меня слушает, это ухо Совета Десяти; все, что до меня дотрагивается, это рука Совета Десяти, страшная рука, которая сначала долго нащупывает и затем хватает сразу. И я, сиятельный подеста, не могу поручиться, что завтра не появится вдруг в моей комнате жалкий сбир и не велит мне следовать за ним; и это будет всего лишь жалкий сбир, и я за ним последую! Куда? В какое-то глубокое место, откуда он выйдет без меня. Синьора, быть венецианцем — значит висеть на нитке. Суровую и мрачную службу несешь, когда стоишь, как я, склоненный над этим пламенеющим горном, который вы зовете Падуей, с лицом, всегда укрытым маской, занятый своим ремеслом тирана, окруженный возможностями, предосторожностями, опасениями, беспрестанно страшась какого-нибудь взрыва и содрогаясь от мысли, что тебя может мгновенно убить твоя работа, как алхимика убивает яд! Пожалейте меня и не спрашивайте, почему я дрожу, синьора!

Тизбе. О боже мой, вы действительно в ужасном положении!

Анджело. Да, я — то орудие, которым одна страна мучит другую. Эти орудия быстро снашиваются и часто ломаются, Тизбе. О, я несчастен! Единая моя отрада на свете — это вы. А между тем я чувствую, что вы меня не любите. Но вы по крайней мере не любите другого?

Тизбе. Нет, нет, будьте спокойны.

Анджело. Вы нехорошо произносите это «нет».

Тизбе. Что ж делать! Произношу, как могу.

Анджело. Ах, я согласен, не будьте моей, Тизбе, но зато не будьте ничьей. Чтобы я никогда не услышал, что кто-то другой…

Тизбе. Вам, может быть, кажется, что вы красивы, когда смотрите на меня, как сейчас?

Анджело. Ах, Тизбе, когда вы меня полюбите?

Тизбе. Когда все вас тут полюбят.

Анджело. Увы! Но все равно, оставайтесь в Падуе; я не хочу, чтобы вы уезжали из Падуи, слышите? Если вы ее покинете, меня покинет жизнь. — Боже мой, сюда идут. Может быть, уже давно заметили, как мы с вами беседуем здесь. Это могло бы возбудить подозрения в Венеции. Я вас покину. (Останавливаясь и указывая на Омодэи) Вы мне ручаетесь за этого человека?

Тизбе. Как за ребенка, который спал бы тут.

Анджело. Это ваш брат идет. Я оставляю вас вдвоем. (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Тизбе, Родольфо, в черном, строгий, с черным пером на шляпе; Омодэи, по-прежнему спящий.

Тизбе. Ах, это Родольфо! Ах, это Родольфо! Приди, я люблю тебя! Тебя — я люблю! (Оборачиваясь в ту сторону, куда ушел Анджело) Нет, глупый тиран, это не брат мой, это мой возлюбленный! — Приди, Родольфо, мой смелый воин, мой благородный изгнанник, мой великодушный человек. Посмотри мне в лицо. Ты прекрасен, я люблю тебя.

Родольфо. Тизбе…

Тизбе. Почему тебе хотелось приехать в Падую? Ты сам видишь, мы оказались в западне. Теперь нам отсюда не выбраться. Тебе всюду приходится выдавать себя за моего брата. Этот подеста увлекся твоей бедной Тизбе; мы в его власти; он нас не отпускает. И потом я все время боюсь, что он откроет, кто ты такой. О, что за мука! Но все равно, этот тиран ничего от меня не добьется. Ведь ты в этом не сомневаешься, Родольфо? А мне все-таки хочется, чтобы это тебя беспокоило. Я прежде всего хочу, чтобы ты меня ревновал.

Родольфо. Вы благородная и прелестная женщина.

Тизбе. Ах, ведь я же тебя ревную, — понимаешь ты это? — да еще как ревную! Этот Анджело Малипьери, этот венецианец, тоже говорил мне о ревности; он воображает, будто он ревнует, а сам чего только сюда не примешивает! О, когда ревнуешь, монсиньор, то тут уже не видишь ни Венеции, ни Совета Десяти, тут уже не видишь ни сбиров, ни шпионов, ни канала Орфано; тут у тебя перед глазами одно — твоя ревность! Я, Родольфо, не могу видеть, как ты говоришь с другими женщинами, просто говоришь с ними, — мне это больно. Какое они имеют право на твои слова? О, соперница! Никогда не создавай мне соперницы! Я убью ее! Да, я тебя люблю. Ты единственный человек, которого я когда-либо любила. Моя жизнь была долгое время печальной, теперь она лучезарна. Ты — мой свет. Твоя любовь — это солнце, взошедшее надо мной. Другие люди меня леденили. Отчего я с тобой не встретилась десять лет тому назад! Если бы это случилось, все части моего сердца, умершие от холода, были бы живы до сих пор. Какое счастье — хоть миг побыть наедине друг с другом и поговорить вот так! Какое безумие было приехать в Падую! Мы живем в настоящих тисках! Мой Родольфо! Да, да, это мой возлюбленный! Как же, как же, это мой брат! Знаешь, я схожу с ума от радости, когда говорю с тобой на свободе. Ты же видишь, я схожу с ума! Любишь ты меня?

Родольфо. Кто мог бы не любить вас, Тизбе?

Тизбе. Если ты будешь говорить мне «вы», я рассержусь. О боже мой, мне все-таки надо же показаться моим гостям. Послушай, последнее время у тебя грустный вид. Скажи, ты не грустишь?

Родольфо. Нет, Тизбе.

Тизбе. Ты не болен?

Родольфо. Нет.

Тизбе. Ты не ревнуешь?

Родольфо. Нет.

Тизбе. Да! Я хочу, чтобы ты ревновал. А то это значит, что ты меня не любишь. Ну, не смей грустить. Да, послушай. Вот я — в вечном страхе. А ты — не беспокоишься? Здесь никто не знает, что ты мне не брат?