Андрей Соболь: творческая биография - [13]
«Раскаянье» можно считать программным стихотворением в творчестве поэта этого периода. Он сам, отправляя его А. Кауфману для публикации, писал: «Стихотворение, если годится, для сборника. Если же для сборника не годится — пусть это будет для вас объяснением всего того, к чему я наконец пришел».
В период активной сионистской деятельности А. Соболя были написаны стихотворения цикла «Песни из голуса», в которых отчетливо проявляются мотивы и образы, характерные для еврейской, сионистской поэзии. В центре первого стихотворения цикла — «Вперед!» — образ челнока. Изначально этот образ восходит к библейскому омониму. «Челнок», «кораблик» в библейской традиции трактуется как символ гонимого еврейского народа>16. Образ этот неоднократно встречается в произведениях еврейских поэтов (И.-Л. Гордон «В пучинах моря», С. Фруг «Морские песни», «Сиониды» и т. д.) Однако в сионистской поэзии бесконечное и зачастую бесплодное блуждание челнока сменяется целенаправленным движением вперед к вполне определенной земле (С. Маршак «Палестина», «Над могилой»), в стихотворении А. Соболя цель путешествия предстает в символическом образе маяка.
Особый интерес представляет стихотворение «Пророк Еремия», так как в нем А. Соболь вносит существенные изменения в традиционный для библейского сознания образ пророка. Пророк Еремия (Иеремия) — один из самых трагических персонажей Библии, но в то же время один из самых популярных в еврейской поэзии, особенно в начале ХХ века. К этому образу обращались и С. Фруг, и С. Маршак, и Л. Яффе, однако их интерпретация образа Еремии обычно строилась на основе библейских сказаний.
В последние дни существования Первого Храма Еремия предостерегал царя Цидкиагу и его подданных от восстания против Вавилона, и предвещал гибель Иерусалима, если народ его не откажется от зла и идолопоклонства. Но пророчество не было услышано и через несколько лет и Храм, и вся Иудея лежали в руинах. Исполнение пророчества, подтверждавшее пророческий дар Еремии, одновременно и дискредитировало его — он не смог преподнести свое знание людям так, чтобы они послушались его. И основу стихотворения А. Соболя составляет молитва Еремии к «Всемогущему» о милости для своего народа и о даре «горячими словами давно заглохшие их чувства пробудить».
Однако в библейской традиции откровения Творца повергают Еремию в такой ужас, что он не только не обращается за «могучим даром слова», но даже считает его страшным проклятием: «Он повел меня и ввел во тьму, а не во свет… Он стал для меня как бы медведь в засаде, как бы лев в скрытом месте; извратил пути мои и растерзал меня, привел меня в ничто… Я стал посмешищем для всего народа моего, вседневною песнью их. Он пресытил меня горечью, напоил меня полынью» (Плач Иеремии III: 2; 10–11, 14–15). Именно так трактует образ пророка Х. Н. Бялик в своем стихотворении «Последнее слово»:
Образ библейского пророка, ужаснувшегося своего дара, несущего его как тяжкий крест, в русской литературе трансформировался в образ поэта-пророка, невольного избранника Бога, наделенного даром «глаголом жечь сердца людей» (А. Пушкин «Пророк»). В стихотворении А. Соболя образ пророка приобретает черты романтического героя. Еремия А. Соболя становится добровольной жертвой во имя спасения своего народа. Он просит наделить его даром пророческого слова, сознавая, что этот дар принесет ему лишь страдания. Глас Божий звучит приговором:
Еремия А. Соболя — образ, синтезированный из двух традиций, библейской и литературной. Он сочетает в себе библейскую интимность в общении с Богом, возможность ходатайствовать перед ним за свой народ и романтическую героику самопожертвования, воспетую в русской поэзии.
Стихотворение «К народу» написано под впечатлением страшной резни кишиневского погрома в 1903 г. А. Кауфман вспоминает: «Во время дебатов в „теоретическом кружке“ молодежи о погромах, о самообороне Соболь буквально кипел гневом. Любил и страдал за свой народ. Он осуждал трусливость евреев, проявленную в Кишиневе во время погрома. Энтузиазм и возбуждение охватили Соболя, когда стало известно о покушении Пинкуса Дашевского на виновника кишиневского погрома П. Крушевана»>18. Любовь и осуждение, боль за свой народ и обида за его бессилие — все это нашло свое отражение в стихотворении «К народу». Композиционно оно делится на три части, в которых воплощаются противоречивые чувства героя: в первых трех строфах герой говорит о любви к своему народу и готовности ради его освобождения на любые жертвы («Я отдам, если нужно, и жизнь за тебя, Чтоб ускорить тебе час спасенья»), следующие три строфы полны презрения и ненависти к народу, что боится «
