Андрей Краско. Непохожий на артиста, больше чем артист - [54]

Я каждый день сам пишу. Сценарии исправляю. Эти писаки такого там понапишут, что сказать это невозможно, так русские люди не говорят. И что удивительно: им деньги за это платят.

Я сразу, даже не прочитав еще сценария, говорю: «Текст будем переделывать». Или мне сразу отвечают «да» — или я не работаю. Потому что многие нынешние сценаристы совершенно не знают, что происходит на улице, они черпают всю информацию из Интернета. И произносить этот текст невозможно, это нечеловеческий язык. А я реальность знаю, потому что, например, на съемках сериалов про бандитов часть персонажей играют сами бандиты, часть — рубоповцы. И я с ними постоянно общаюсь и гораздо лучше сценаристов знаю, как и что они говорят. Конечно, если сценарий написал Рогожкин, то ни о каких переделках речи не идет.

Саша Балуев, который много и интересно работал в Голливуде, рассказывал мне: «Какое там творчество, Андрей! На Западе все расписано, а режиссер, если он не Коппола, — такой же винтик в огромном, тщательно продуманном процессе. У режиссера все заранее нарисовано в стиле комиксов: кто куда ходит, что говорит, куда голову поворачивает. В общем, «заводской» процесс». После такого рассказа я сделал вывод, что это не мой кинематограф! Я так не умею работать…

Меня как-то спрашивали в интервью: «У кого бы вы хотели сняться?» — «У Бессона, Тарантино», отвечаю. «А из русских?» «У Вани Дыховичного». — «А у Никиты Михалкова?» — «Не знаю. Вот у Лунгина бы точно снялся, у Хотиненко». А потом раз, и три кино подряд мне предложили именно эти режиссеры. И у Рогожкина, кстати, в каждом фильме роль для меня написана. Даже в тех, что он не снял.

В «Агенте…» два сценариста. Игорь Агеев учился со мной в институте на курсе параллельно. А с Вовой Вардунасом мы знакомы с пяти лет: дружили, по стройкам и помойкам бегали, в войну играли, учились вместе в школе… Я как-то позвонил ему: «Что делаешь?» «Вот, сценарий пишу». — «Напиши мне рольку!» — «А-а, сколько я тебе писал, толку-то… Все равно ничего не получается». Вова писал для меня роли в сценариях «Праздник Нептуна», «Фонтан». И ни на одну режиссер Мамин меня не взял. В «Фонтане» для меня было пять ролей, в результате же я снимался там в какой-то массовке.

Я сторонник компромисса. Вот мы с Юрой Бутусовым как «Смерть Тарелкина» репетировали? Я ему говорил: «Вот я сейчас сыграл, как ты хотел. Теперь смотри: сыграю так, как я». И в результате или я понимал, что он прав, или он — что я. А в юности, когда я оказался в тогдашнем Театре им. Ленинского комсомола (теперешнем «Балтдоме»), я также работал с Геннадием Михайловичем Опорковым. Вот эти два режиссера — лучшие из тех, что мне до сих пор встретились.

Спектакль по пьесе Виктора Мережко «Мужчина на час, или Мужчина по выходным» — проект Валерия Левушкина — я ставлю еще и как режиссер. Дело в том, что у нас был режиссер, но на второй же репетиции я устал ждать от него каких-то действий и начал репетировать сам. Режиссер встал и ушел. Пришел продюсер и спросил: «Что будем делать?» — и при этом посмотрел на меня. Все в меня ткнули пальцем и сказали: «Пусть он ставит, он уже разобрал репетицию». Но это очень тяжело — и ставить, и играть. Если будет еще один театральный проект, я больше не буду совмещать два этих занятия. В Москве это мой первый опыт в данном качестве, а вообще для меня это четвертая постановка. Фамилии актеров обязывают соответствовать: Смирнитский, Жигалов, Долинский, Чернов, видимо, будет Стеклов, из актрис — Могилевская, Настя Стоцкая, Аня Терехова и, наверное, Граня Стеклова. Это два состава. У меня вызывает огромное уважение, как ведут себя актеры: все сидят и наблюдают за репетициями друг друга, даже если у них на сегодня больше сцен не будет. Никто не уходит, несмотря на занятость, все следят за работой партнеров, пусть даже и из другого состава.

Андрей о театре

Я в театре вырос и знаю его изнутри. Там плохо и денег мало дают, интриги, драки, но даже не это главное. Я систему не люблю. Я поздно ложусь, поздно встаю, люблю такой особый райский образ жизни. Я пробовал — не получается. А антрепризы — это так, чтобы форму не потерять. В антрепризе что хорошо? То, что выбор всегда за мной. Сначала читаю пьесу. Если она понравилась, встречаюсь с режиссером. Если режиссер не понравился, я отказываюсь, если понравился — задаю ему вопрос о партнерах. И если мне не нравится хоть один из партнеров, тоже отказываюсь, потому что понимаю: это не кино, где люди утром встретились, вечером разошлись и все, театральные репетиции — это длительный процесс. Если режиссер прислушивается ко мне и заменяет актера, мы работаем, если нет — до свидания, зовите в следующий раз. Создать в государственном театре коллектив актеров, которые на одном уровне работают и при этом хорошо друг к другу относятся, практически невозможно.

Но и антрепризой у нас пока, увы, занимаются люди, которые знают не артистов, а имена, на которые пойдет зритель. Но я уверен, что артисты вполне могут влиять на продюсеров. Например, когда мы делали «Смерть Тарелкина», у нашей компании была задача максимум доказать, что антрепризный спектакль может быть предметом профессионального обсуждения. А девушка, которая этот проект организовывала, сначала хотела сделать спектакль на Хабенского и Пореченкова и предлагала им французскую пьеску и какого-то там режиссера. Они же сказали: «Мы работаем только с режиссером Юрием Бутусовым». А когда появился Бутусов, то заявил, что будет ставить именно «Тарелкина». Дальше уже актеры и режиссер настояли на той актерской компании, которая и создала этот спектакль. И в результате мы достигли своей цели: «Тарелкина» на страницах газет обсуждали те же критики, что высказываются о всех премьерах стационарных театров.