Андерсенам — ура! - [20]

— Так нельзя обращаться с чеком, — недовольно пробормотал он, но забыл о своем возмущении, как только надел очки и рассмотрел сумму. — Семьдесят тысяч девятьсот девяносто пять… — Он привык к чекам на более значительные суммы, но, когда прочитал имя Карла Альфреда Андерсена, до него дошло, что это означает.

— Вот уж действительно! — он протянул чек фру Сальвесен.

— Чек очень смят, по-моему, и немного обожжен… Фру Сальвесен сама работала в банке и была специалистом, но Хермансен лишил ее всякой надежды, коротко сказав:

— Чек в порядке.

— Поздравляю, Андерсен. И вас тоже, фре… фру Андерсен, — фру Сальвесен быстро вернула чек.

— Слышите, ребята, мы выиграли! Мы богачи!

Фру Андерсен взяла Малышку на руки и закружила ее. Ребята столпились вокруг, даже Туне и Эрик, сидевшие на дереве, осмелились спуститься.

— Мы разбогатели! — кричал Андерсен. — Слышите, что мать говорит? Теперь у вас будет все, что душе угодно!

Хермансен попытался вставить слово:

— Ну, ну, семьдесят тысяч — большая сумма, и если вы вложите ее во что-либо разумное… — он сделал жест в направлении дома и сада. Никто, однако, не слушал.

— У вас будут новые платья! — кричал Андерсен.

— Мы можем купить телевизор! — кричала Сильви.

— И проигрыватель!

— И машину!

— И жаровню! — не без злорадства крикнула Туне.

Но, как всегда, последнее слово осталось за фру Андерсен.

— Ты сможешь бросить работу! — сказала она мужу.

— Нет, послушайте, фру Андерсен. Неужели вы это серьезно? — в голосе уже был намек на уважение, чуть ли не почтение. — Не хотите же вы сказать, что ваш муж перестанет работать? — Хермансен несколько натянуто засмеялся.

— А почему бы и нет? Он изматывается вот уже скоро тридцать лет.

— Но если вы будете экономны и бережливы…

— Экономны? — Андерсен повернулся к нему. — Зачем экономить, когда у тебя ничего нет или когда что-то есть? А у нас есть, мать! К чертям экономию, пошли в магазин!

Хермансену так и не дали высказаться. Ребята плясали вокруг родителей, прибежали дети с детской площадки. Андерсен протянул руку, но Хермансену не хотелось отдавать чек.

— Может, лучше мне взять его в банк? Я бы открыл счет…

Его слова потонули в общем гаме. Фру Сальвесен подошла к бочке и снова положила примус в коробку.

— Какая вульгарность! Можно подумать, что они коммунисты!

— Мы должны немедленно собрать правление, — веско сказал Хермансен.

Золоченые каминные часы жиденько пробили семь. Хермансен подождал, пока замер последний удар, и осторожно постучал председательским молоточком, давая понять, что собрание открыто. Обвел взглядом стол, чтобы проверить, все ли члены правления в сборе. Фру Сальвесен сумела созвать их в рекордно короткий срок. А теперь сидела справа от Хермансена и перебирала бумаги, пока он не начал говорить.

— Создалась совершенно новая ситуация! — начал Хермансен, но его сразу же прервал Лейвестад, всего-навсего заместитель председателя.

— Замечание к повестке дня!

— Слово имеет Лейвестад, — Хермансен бросил неодобрительный взгляд на Лейвестада, заместителя.

— Я хочу обратить внимание на то, что согласно параграфу третьему постановления проект повестки дня должен рассылаться минимум за двое суток до собрания правления за исключением совершенно экстраординарных случаев.

— Ситуация как раз экстраординарная. Позже у нас будет возможность обменяться мнениями, — Хермансен для верности снова постучал молоточком. — Правление уже знакомо с тем, что произошло. Не впервые мы ставим на повестку дня вопрос о семье Андерсена…

— Слишком часто, — фру Сальвесен сказала это шепотом, чтобы не прервать оратора.

— По-моему, следует сказать, что ни их образ жизни, ни порядок на их участке никоим образом не удовлетворяют этическим и эстетическим требованиям современного общества, — Хермансен сделал заметку в блокноте, поскольку Лейвестад снова поднял руку. Некоторые из членов правления воспользовались паузой, чтобы высказаться.

— Он позорит кооператив!

— Теперь у них есть средства, чтобы купить себе квартиру!

— В другом конце города! — это сказала фру Сальвесен, и Хермансен предостерегающе поднял палец.

— Слово имеет херр Сэм! — воцарилась тишина. Сэм был теолог и работал в университете. Домом в кооперативе поменялся с одним руководителем филиала, совершившим растрату. Обмен великолепный. Через месяц после въезда Сэма уже выбрали в правление, одновременно сделали руководителем молодежного клуба кооператива. Его речи всегда отличались деловитой весомостью и производили впечатление.

— Я не придаю большого значения таким вещам, — сказал он серьезно. — Пусть семья живет даже в палатке — мне безразлично. И если я реагирую, то в первую очередь из-за молодежи. Влияние… Хорошо, на этом я могу закончить, но мой опыт преподавательской работы в высшей школе научил меня, что значит влияние среды.

— Отказываюсь от слова, — сказал Лейвестад, сидевший все время с поднятой рукой.

— Я тоже, — сказал Рошер-Теодорсен. — Я полностью согласен с Сэмом. Дети!

— Да, но у вас-то детей нет, — несколько насмешливо сказала фру Сальвесен.

Жена Рошер-Теодорсена была на пятнадцать лет моложе супруга и не упускала случая критически высказаться о его мужских достоинствах. Рошер-Теодорсен заметно покраснел, и Хермансен поспешил перевести беседу в нужное русло.