Анатомия любви - [88]

На другой стороне улицы находился офис Общества помощи детям. Боковое крыльцо находилось как раз напротив входной двери дома Энн, и я уселся на ступеньки. Совершенно темный офис Общества был заперт на выходные, окна забраны тюремными решетками. Металлические перила облупленные, ржавые, а под лестницей, ведущей к запертой на цепь двери в подвал, валялось несколько пустых бутылок из-под дешевой водки и портвейна. Сами ступеньки были грязные, в куриных костях, плевках и в том обобщенном мусоре, который городская жизнь порождает так же неизбежно, как мотор порождает выхлоп. Улица была тихая, и я знал, что двери, подобные этой, используются в качестве гостиниц бездомными, но все равно уселся. Я не осмелился убивать время, шатаясь по улицам. Я хотел быть на месте, когда Энн выйдет из квартиры. Следующая остановка – больница, и я могу ей понадобиться.

Я сидел так, чтобы видеть улицу от Парк-авеню на западе и до Лексингтон-авеню на востоке. Я сидел очень долго, и ночь становилась все холоднее, градус за градусом уходили, словно минуты на часах. Может быть, потому, что я ждал, что какой-нибудь бездомный, измученный человек пожелает устроить себе постель в моем наблюдательном пункте, я все время думал о том чернокожем, который положил на глаза Хью монеты, пытаясь вернуть его к жизни. У него были длинные пальцы с непропорционально широкими, сплющенными кончиками. Есть какая-то болезнь, которая делает такое с руками, но я не мог вспомнить, как она называется. Когда он опустился на корточки, чтобы творить свою магию, его легкие серые брюки поползли вверх, и я увидел голые, исцарапанные лодыжки. Он говорил без акцента: национальные особенности речи он променял на личностные.

К этому часу все звонки уже должны быть сделаны. Я чувствовал, как распространяется весть. Льются новые слезы, укладываются чемоданы. К утру все они будут здесь.

Совсем скоро я увижу Джейд.

Только думать об этом было опасно. Чтобы наше воссоединение произошло на похоронах Хью, предстать перед Джейд залитым его кровью? Это было безнадежно, и в этом была моя единственная надежда. Завтра. Джейд.

А Энн как раз выходила из дверей своего дома. На плечах у нее была длинная синяя шаль с бахромой. Энн окинула взглядом улицу вплоть до Парк-авеню, поглядела на другую сторону, прямо на меня. Я сидел, упираясь локтями в колени, положив подбородок на ладони. Она смотрела на меня несколько долгих мгновений, плотнее запахиваясь в шаль, а потом взмахнула рукой.

В такси мы молчали всю дорогу до больницы, только раз посмотрели друг на друга, когда Энн взяла меня за руку, а я придвинулся ближе к ней, чтобы она могла положить голову мне на плечо.

Глава 13

Баттерфилды съезжались в город по одному, первым приехал Кит, за ним старший брат Хью, Роберт, который прилетел с одним из девяти своих детей, средним сыном, названным в честь Хью. Они собрались у Энн: больше идти было некуда, и даже Ингрид с сестрой и несколькими своими друзьями пришла к Энн.

Я не показывался им на глаза, сидел в гостиничном номере совершенно один. В тот день я запомнил этот номер лучше, чем себя. Когда я вызываю его в памяти, то вижу пустую комнату, лесенку из солнечных лучей, поднимающуюся, а затем спускающуюся по стене, голубя, который гуляет по подоконнику и заглядывает в окно, мертвую муху на абажуре из выпуклого стекла, закрывавшего лампочку под потолком, потертое светлое покрывало, кое-где выпустившее коричневатый пух; слышу громыхание подносов в коридоре, голоса, сотни голосов, но среди них нет моего. Если изо всех сил сосредоточиться, я могу даже представить себя в той комнате: полностью одетый, лежу на кровати, руки под головой, ноги скрещены. Я вижу себя у окна: гляжу вниз на улицу. Вижу себя в слезах. Но даже эти воспоминания смутные и какие-то нереальные. Наверняка я помню только одно: я сидел в гостинице, дожидаясь, что кто-нибудь позвонит мне, и бóльшая часть меня перестала существовать.

Еще я помню, что писал. Вероятнее всего, писал письмо Джейд. Однако я так и не нашел никаких записей. Я представляю, как рву в клочья гостиничную бумагу и смотрю, как она падает в жестяное мусорное ведро, однако это кажется скорее логическим дополнением, нежели воспоминанием. Пациент проснется после наркоза и вспомнит, как его везли в операционную, вспомнит лампы над головой, ассистентов в масках, скрип резиновых перчаток. Однако трудно сказать, явились ли все эти образы из подсознания или же просто вымышлены, вытянуты из нашего представления о том, как должен выглядеть мир без нас.

Я никогда не думал о жизни, которой уже не увижу после смерти, или о той, которую пропустил до своего рождения. К тем временам я слеп и глух. Моя настоящая и единственная жизнь – вот, что заставляет меня рвать на себе волосы. Мне кажется, если я старательно сложу вместе все моменты, когда был по-настоящему живым, у меня наберется жизни от силы года на два…

В четыре позвонила Энн.

– Ты должен быть здесь, – сказала она. – У тебя на это прав не меньше, чем у других. Ты должен быть с нами.

Я сидел на краю кровати, закрывая рукой глаза.

– А ты… – Я замолчал. – Что думают остальные по поводу моего… Я хочу быть с тобой.