«Анатомия» любви, или Женщины глазами человека - [35]

Нет сил.

До вечера хватает сил напиться в хлам, чтобы не треснула голова и не взорвалось сердце.

До этого две мудрые консультации у батюшки и психоаналитика дали одинаковый результат: «Никому до вас, мужчина, дела нет, заплатите в кассу и идите с миром, ваши вопросы не имеют ответов». «Ты царь, живи один» – так сказал классик, а как жить – не сказал.

Вот встреча палача и жертвы. Роли еще не распределены, но пьеса уже играется.

Сначала осмотр телесных повреждений – ничего страшного. Но видимо, больно, а может быть, и обида жжет сильнее. Сразу, без артподготовки, он привел пьесу к финалу, двухдневное отчаяние прорвало плотину реки гнева, и десяток ударов завершили эту неантичную трагедию. Говорить больше было нечего, пыл иссяк, но жар остался и всю дорогу к дому тяжелым туманом висел в воздухе. Однако финал еще был впереди – ночь в бреду, в голове сценарии: четвертовать, порезать на ремни, съесть, вскрыть мозг и съесть, как доктор Лектор. Потом слезы бессилия, решение сейчас же уехать в Сочи. Отъехать на безопасное расстояние, закружить себя в хаосе морских пучин.

Самолет в семь, сейчас четыре, стремительный сбор и перемещение то ли в модный клуб, то ли в притон, то ли в клуб одиноких сердец для тех, кому не спится в ночь глухую.

Сил пить уже нет – только чай и дискуссия с дьяволом, сладко посапывающим, подложив ладошку под щеку, горящую от оплеухи. А как ты хотела, милая? Терпи за грех смертный.

Поступок, которому нет прощения, – предать. Не покаяться и продолжать – как понять это изуверство, этот садизм? Откуда эта тупоголовость на грани идиотизма – нет раскаяния, просто черная месть. За что? Разве обещал светлый терем, небо в алмазах? Ненависть в родных глазах лишает смысла, зачеркивает прошлое, сияющее, как Эверест.

Глаз падает на официантку, похожую на Николь Кидман, – внимательную, улыбчивую, честно желающую получить чаевые своим обаянием, а не местом, которое приличным людям не показывают. Взрыв в башке – и река слов обрушивается на бедную голову бедной девушки, которая за так в этой жизни ничего не получила и не получит. Она слушает этого пьяного мужика, пускающего слюни по такому ничтожному поводу – ах, увидел с мужиком! Но слова утешения говорит правильные: пойми ее, устала ждать, жить вполголоса, а тут такой случай – и рыбку съесть, и любовь поиметь. Смотрит Николь с состраданием, глазки влажные. А может, вот спасительный канат, он вытащит на берег, уравняет ситуацию в постели – она с Т. Крузом, а я с Н. Кидман. А что – красиво!

Предложение поехать в Сочи ошеломляет, берется пауза – и вот спасительное «да». Фартук летит в угол, администрация потеряла классного специалиста, но общество приобрело психоаналитика для спасения утопающего, гибнущего мужчины, который сейчас счастлив, что есть женщина с сердцем, душой и желанием услышать одинокий голос человека, живущего в аду.

А потом все двадцать четыре часа С. чувствовал заботу и внимание совершенно чужого человека. Ее теплота и естественность поражали его, она не грузила его своими терзаниями, тихо и бережно сопровождала по аду терзаний. Прошли сутки.

Облегчения они не принесли, но бремя обжигающего солнца уменьшилось в ее тени.

Вернувшись в Москву, С. залег с водкой дома анализировать текущий момент.

Ответов не было, было желание покончить с этим, понять мотивы, тайные пружины и рычаги, которые крутят на колесе времени новые минуты без нее, без девочки, в которой ничего нет, но есть все, чего нет у других. Хотелось как-то отомстить, унизить, растоптать, обнять, увидеть в ее глазах надежду, что это сон, дурной сон, жуткая фантазия бездарного режиссера.

В пять часов утра созрел сценарий акта мщения. До приличного звонка в десять ждать не было сил, трубку долго не брали, и только после угрозы по эсэмэс, что он сейчас позвонит на домашний, звонок был принят. На вопрос, уютно ли в наших трусах в чужих руках, последовал ядовитый ответ: «Неплохо». После этого скромничать С. не стал и сказал все, что еще не говорил никогда: про нее, про маму и даже бабушку. В конце заявления была просьба все вещи, к которым прикасалось ее тело, собрать в мешок и вынести во двор для публичной акции. Ровно в девять С., пьяный, но гладко выбритый, стоял во дворе с бутылкой из-под минеральной воды, полной бензина. Две огромные сумки стояли у подъезда, за ними явно наблюдали. С. отнес их в песочницу, облил бензином, и все былое великолепие из шуб, трусов и побрякушек запылало ясным пламенем. С огненными языками улетала в небо его любовь, он чувствовал, что наваждение уходит, открываются глаза, горизонт становится чище.

Подбежали к песочнице дворники-таджики, зацокали языками: «Жалко добро, хозяин, отдайте нам, домой пошлем, радость будет». – «Не надо, друзья, вам этого, оно отравлено, беда будет». Но они не поверили.

Пустой чемодан воспоминаний

С.С. уже два месяца жил без Маши: она вышла замуж за какого-то мудака. В редких разговорах она говорила С.С., что ей хорошо с мужем – спокойно и надежно.

Острая фаза боли и ненависти к ней прошла, но жизнь не налаживалась, многократные попытки увлечься другой женщиной не удавались, пьянство и загулы только усиливали пропасть между той, прошлой и радостной, и нынешней, пустой и муторной, жизнью.