Анатомия измены. Истоки антимонархического заговора - [91]

«Идем к развязке, все порицают Государя. Люди, носящие придворные мундиры, призывают к революции... Правительства нет. Голицын (последний Председатель Совета Министров — В.К.) — красивая руина. Протопопов — паяц. Императрицу ненавидят как сторонницу Германии. Я лично знаю, что это вздор, неправда, клевета, я-то этому не верю, а все верят! Чем проще член Думы по своему социальному положению, тем он больше в это верит... Все, раз навсегда, решили и поверили, что Она "немка" и стоит за Германию. Кто пустил эту клевету, не знаю. Но ей верят. С Царицы антипатия переносится на Государя. Его перестали любить. Его уже НЕ ЛЮБЯТ... Не любят, наконец, за то, что благоволит к Протопопову: ведь трудно же понять, как Он Государь, умный человек, проправивший Россией двадцать лет, не понимает этого пустозвона... И все хотят его ухода... хотят перемены... А то, что Государь хороший, верующий, религиозный человек, дивный отец и примерный семьянин — это никого не интересует. Все хотят другого монарха... И если что случится, вы увидите, что Государя никто не поддержит, за Него никто не вступится...»^{310}

Говоря так, этот член Государственной Думы, "камергер, предводитель дворянства и "боевой" монархист" сам расписывался в своем отступничестве, в своей "психологической" измене, которой были заражены от Великих Князей до социалистов все в обеих столицах. И знали, что клевета, а повторяли! Почему? Да потому — что ловко были одурачены теми, кому это было нужно. Не понимали, что Государь — это символ всей России, Государь — это наша тысячелетняя история, Государь — это наше Величие, наша национальная Святыня, Священная Особа. Тень Фернейского "мудреца" витала в ослепленном от злостных сплетен Петрограде и довольно улыбалась, вспоминая давно прошедшие времена. "Клевещите, клевещите..." — шептала тень.

Заговорщики работали не покладая рук. 15-го февраля в заседании Государственной Думы произнесли речи Милюков и Керенский. Керенский в речи затронул Государя. Князь Голицын как Председатель Совета Министров попросил у Родзянко нецензурованную стенограмму речи, в чем Родзянко ему отказал.

Родзянко пишет:

"Начальник Штаба Верховного Главнокомандующего (то есть Алексеев — В.К.)... прямо заявил, что я должен испытать все средства для того, чтобы предотвратить Императора Николая II от роспуска Государственной Думы, так как если Государственная Дума будет распущена, то легко возможен отказ Армии сражаться. Я вызвал телеграммами в Петроград из Москвы Губернского Предводителя Дворянства и Председателя Съезда Объединенного Дворянства и Петроградского Губернского Предводителя. Разъяснив им положение вещей и возможность моего ареста (? — В.К.) и высылки, я просил в этом случае их стать на страже интересов Родины...".^{311}

Так фантазировал Родзянко и еще больше сгущал все сплетни и клевету о, якобы, своем предстоящем аресте и ссылке, чего на самом деле и в помине не было, но это было нужно для улицы, которую психологически готовили к выступлению в защиту Думы как "защитницу интересов Родины".

Переходя к описанию уже трагических дней февраля 1917 года, необходимо остановиться на тех материалах, которые существуют по этому поводу. Прежде всего, как я уже писал в своем предисловии, необходимо разделить их на три группы:

1) документы,

2) воспоминания очевидцев и

3) исследования, написанные на основании первых двух категорий.

Особняком стоит книга генерала Позднышева "Распни Его", написанная в беллетристической форме и вызвавшая, совершенно напрасно, яростные нападки людей или мало осведомленных, или чрезвычайно пристрастных. Если беллетристическая форма сравнительно недавних событий вряд ли может быть названа удачной, то содержание этой книги в общем правдиво освещает события, в ней описываемые. В свое время мы еще вернемся к этой книге и, в особенности, к ее критикам.

В свою очередь, вторую группу, то есть воспоминания очевидцев, надо разделить по месту пребывания на четыре части -

1) бывшие в Петрограде,

2) в Пскове,

3) в дороге (два литерных поезда) и

4) в Ставке.

Некоторые из этих очевидцев в эти дни были в нескольких местах:

Шульгин — Петроград, Псков;

Дубенский — в поезде, Пскове и Ставке;

Воейков — то же самое;

Мордвинов — в дороге, Пскове, Ставке.

О том, что происходило в Петрограде в эти дни, есть много свидетельств — Родзянко, Милюков, Керенский, Суханов и другие.

В Пскове — генерал Вильчковский (со слов Рузского), Данилов, Савич, Воейков, Дубенский, Шульгин.

В Ставке — Лукомский, Кондзеровский, о. Г. Шавельский (уехал из Ставки 25 февраля), Бубнов, В.М. Пронин (не смешивать с Д. Прониным, написавшим статьи о книге Позднышева "Распни Его"^{312} и о книге Сергеевского "Отречение 1917 года"^{313}) и, наконец, Сергеевский.

Я прибавляю еще одну, пятую часть — Царское Село. О том, что происходило там, пишет подробно Вырубова, и очень отрывочно узнаем о пребывании там нескольких лиц, о чем речь впереди.

Все эти воспоминания написаны очень давно, за исключением "Отречения 1917 года" Сергеевского. Вернее, в этой книге автор повторяет, что писал раньше, начиная с 1924 года в разных газетах и отдельных выпусках.