Анатомия измены. Истоки антимонархического заговора - [138]
С гордо поднятой головой вошел в жилище Царя Керенский. Он нес в себе уверенность в виновности Царя перед Россией. Ею проникнута та инструкция, которую он сам лично составил для Царственных узников. Керенский вдавался в ней в большие и совершенно излишние подробности. Указывая, какие блюда может кушать семья, он требовал, чтобы заключенный Царь был скромен, чтобы его семья впредь "воздерживалась употреблять горячие закуски"...
Своей инструкцией, чуждой, конечно, и тени джентльменства, начал Керенский общение с Царем.
Как он его закончил?..
Не подлежит сомнению, что, будучи любезным и внимательным к Царю, как о том говорят (...) свидетели, Керенский ни на одну минуту не был искренен с Ним».>{448}
А вот как вела себя "охрана", поставленная Корниловым и Керенским.
"Один из офицеров, студент университета, неизвестный мне по фамилии, особенно старался проявить свою бдительность по охране и обыкновенно ни на шаг не отходил от семьи во время прогулок в парке. Идя однажды сзади Государя, он буквально стал наступать Ему на пятки. Взмахом трости назад Государь был вынужден охладить пыл революционера-охранника.
Подобное поведение некоторых офицеров, а иногда и прямая агитация, (...) развращали солдат. Они также старались проявить собственную инициативу в деле охраны и переходили границы всякой пристойности. Во время прогулок они не отходили от Семьи, подсаживались к Императрице, разваливались в непринужденных позах, курили и вели неприятные для Нее речи".>{449}
Генералы, министры Временного правительства, офицеры и солдаты, все старались перещеголять друг друга в желании как можно больнее оскорбить, унизить, ввести тюремный режим для Государя и его Семьи. Хамами были все — от генералов до солдат.
А что же делал в это время генерал Алексеев? Нам поможет в этом Деникин в своих воспоминаниях. Начинает Деникин очень самоуверенно:
"...В Петрограде, в Царском Селе ткалась липкая паутина грязи, распутства, преступлений. Правда, переплетенная с вымыслом, проникала в самые отдаленные уголки страны и армии, вызывая где боль, где злорадство".>{450}
Это Деникин пишет о Царской Семье, пишет по слухам и той клевете, которая ловко распространялась теми, кому это было нужно. На эти фразы, совершенно безответственные, хорошо отвечает Мордвинов, флигель-адъютант Государя, хорошо знавший всю Семью Государя.
«Если бы генерал Деникин и другие, совсем не знавшие Государя, побывали действительно лично сами и не раз в том "Царском Селе", где, по их утверждению, "плелась липкая паутина грязи, распутства и преступлений", он, наверно, взял бы и эти свои слова назад и заменил бы их фразой, более подходившей к тогдашней действительности: "Вокруг чистого, безпредельно преданного России Царского Села плелась эта липкая паутина грязи, распутства, преступлений, предательства".
В настоящем, а не воображаемом Царском Селе царствовала лишь чистая, строгая, почти монашеская жизнь, полная глубокой любви к родине и горячих стремлений к человечности, к счастью всего народа».>{451}
Мордвинов, этот скромный, честный и верный долгу офицер дал достойную отповедь генералу, который после революции стал начальником штаба у первого революционного Главковерха генерала Алексеева.
Деникин пишет, что был назначен на свой пост Временным правительством без предупреждения об этом Алексеева.
«25 марта я приехал в Ставку и тотчас был принят Алексеевым. Алексеев, конечно, обиделся: "Ну что же, раз приказано..." Тем не менее, такой полупринудительный способ назначения Верховному Главнокомандующему ближайшего помощника не прошел безследно: между генералом Алексеевым и мной легла некоторая тень и только к концу его командования она рассеялась. Генерал Алексеев в моем назначении увидел опеку правительства».>{452}
Деникин пишет дальше:
«Алексеев уволил Главнокомандующего Рузского и командующего армией Радко-Дмитриева за слабость военной власти и оппортунизм. Он съездил на Северный Фронт и, вынеся отрицательное впечатление о деятельности Рузского и Радко-Дмитриева, деликатно поставил вопрос об их "переутомлении"».>{453}
Алексеев сводил счеты с Рузским. Спелись оба генерала только по одному вопросу — отречения Государя. И до, и после этого они оставались врагами. Теперь Алексеев, став Главковерхом, вспомнил критику Рузского его действий, когда он был Главнокомандующим Северо-Западным Фронтом. Алексеев был злопамятным человеком.
Деникин также рассказывает, что он как-то задал вопрос Алексееву об Императрице в связи с Ее "изменой".
«...Генерал Алексеев, которому я задал этот мучительный вопрос весной 1917 года, ответил мне как-то неопределенно и нехотя:
"При разборе бумаг Императрицы нашли у Нее карту с подробным обозначением войск всего фронта, которая изготовлялась только в двух экземплярах — для меня и для Государя. Это произвело на меня удручающее впечатление. Мало ли кто мог воспользоваться ею..."»>{454}
На это косвенное, но тяжкое обвинение Алексеевым Государыни отвечает Мельгунов.
«Слова генерала Деникина, конечно, многократно цитируются. Мы имели случай убедится на довольно ярком примере, что автор "Очерков Русской Смуты" не всегда точно воспринимал в воспоминаниях слова Алексеева (См. главу "Творимые легенды" в книге "Мартовские дни", "Возрождение", тетрадь II). Ведь надо предположить, что Алексеев допускал, что "секретная" карта без его ведома была воспроизведена специально для Императрицы — эта копия и была в революционные дни найдена в бумагах Александры Феодоровны. Вероятно ли это? Если бы перед Ней была подробная карта, Она не смущалась бы подчас некоторыми географическими названиями — например Белоозеро: "уже не знаю, где это такое..." До Алексеева могли дойти не совсем точные сведения. Не шла ли речь о карте секретных маршрутов Царского поезда по фронту, о чем упоминается еще в переписке 3 ноября 1915 года?»
28 февраля 1917 года произошел трагический надлом русской жизни, повлекший за собой крушение самой империи и ставший одним из величайших событий прошлого века. Вступила ли Россия в эру «светлого будущего свободы, равенства и братства» или взяла на себя грех отступничества под предводительством высших военных чинов? И как разделить вину за реки пролитой крови, братоубийственную войну и неописуемые бедствия, выпавшие на ее долю? Эти вопросы волнуют нас и спустя столетие.
И.Н. Мышкин был выдающимся представителем революционного народничества, он прожил яркую и содержательную жизнь. В.И. Ленин высоко оценил его деятельность, назвав Мышкина одним из «корифеев» революционной борьбы 70-х годов. Где бы ни находился Мышкин – в Москве, во главе нелегальной типографии; в Сибири, куда он ездил, пытаясь освободить Чернышевского; в эмиграции – везде он всю свою энергию отдавал революционной борьбе. Мышкин сумел превратить заседания царского суда, который разбирал дела революционеров, в суд над всем царским режимом.
Эта книга обращена ко всем гражданам Русского мира, интересующимся его дальнейшей судьбой. Сохранится ли он или рассыплется под действием энтропии – зависит не столько от благих пожеланий, энергии патриотизма и даже инстинкта самосохранения, сколько от степени осознания происходящего. А оно невозможно без исторической памяти, незапятнанной маловерием и проклятиями. Тот, кто ищет ответы на классические вопросы русской интеллигенции, найдёт в этой книге духовную пищу. Юным идеалистам она принесёт ниточку Ариадны, которая свяжет их с прошлым.
После убийства императора Александра II в американской печати преобладало негативное отношение к русским нигилистам, но после публикаций российских политических эмигрантов-революционеров, отношение к революционерам стало меняться. Критические публикации журналиста Дж. Кеннана о сибирской ссылке подняли в СШа волну возмущения методами борьбы царских властей с революционным движением. В 1891 г. по инициативе С. М. Степняка-Кравчинского (С. Степняка) было образовано американское общество друзей русской свободы В него вошли видные американские общественные деятели Нью-Йорка и Бостона.
В настоящей монографии представлен ряд очерков, связанных общей идеей культурной диффузии ранних форм земледелия и животноводства, социальной организации и идеологии. Книга основана на обширных этнографических, археологических, фольклорных и лингвистических материалах. Используются также данные молекулярной генетики и палеоантропологии. Теоретическая позиция автора и способы его рассуждений весьма оригинальны, а изложение отличается живостью, прямотой и доходчивостью. Книга будет интересна как специалистам – антропологам, этнологам, историкам, фольклористам и лингвистам, так и широкому кругу читателей, интересующихся древнейшим прошлым человечества и культурой бесписьменных, безгосударственных обществ.
В сборнике собраны статьи польских и российских историков, отражающие различные аспекты польского присутствия в Сибири в конце XIX – первой четверти XX вв. Авторами подведены итоги исследований по данной проблематике, оценены их дальнейшие перспективы и представлены новые наработки ученых. Книга адресована историкам, преподавателям, студентам, краеведам и всем, интересующимся историей России и Польши. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Говоря о своеобразии Эфиопии на Африканском континенте, историки часто повторяют эпитеты «единственная» и «последняя». К началу XX века Эфиопия была единственной и последней христианской страной в Африке, почти единственной (наряду с Либерией, находившейся фактически под протекторатом США, и Египтом, оккупированным Англией) и последней не колонизированной страной Африки; последней из африканских империй; единственной африканской страной (кроме арабских), сохранившей своеобразное национальное письмо, в том числе системы записи музыки, а также цифры; единственной в Африке страной господства крупного феодального землевладения и т. д. В чем причина такого яркого исторического своеобразия? Ученые в разных странах мира, с одной стороны, и национальная эфиопская интеллигенция — с другой, ищут ответа на этот вопрос, анализируя отдельные факты, периоды и всю систему эфиопской истории.