Анатомия глупости - [31]

Надо что-то делать. Удалять, резать к чертовой матери, не дожидаясь перитонита. Затем сверху надо замазать зеленкой и наложить пластырь крест-накрест.

Гораздо лучше!

Наконец через пару недель вопрос с лицом улажен.

Я ожидаю этого вечера, меня трясет от нетерпения и волнения. Я уже решила, что я надену, все готово.

И тут наступают критические дни!

Господи, есть ли на земле справедливость! Еще неделя ожидания! Неделя кажется вечностью!

Когда, наконец, я попадаю на танцы и вижу Его в полумраке и моргании ламп, он уже танцует с другой девочкой.

Жизнь окончена. Ноги холодеют, силы оставляют меня, надо пойти и утопиться.

Но музыка меняется, Он проходит через зал и, кажется, идет ко мне!

Да, точно ко мне! Боже, кажется, можно еще задержаться на этом свете, не все еще потеряно!

Он заметил меня, он помнил и страдал обо мне все эти недели, что я не была здесь!

Он приглашает меня танцевать!!!

– Как тебя зовут? – спрашивает Он.

Он не помнит меня! Конечно, в моей одежде из местного магазина меня очень трудно запомнить.

А я страдала и любила его целых четыре недели, с момента, когда мы танцевали наш единственный танец!

Он пригласил не меня как меня, а просто симпатичную девочку!

Он бабник!

Я плачу от обиды, говорю, что разболелась голова.

Чтобы не врать, надо слишком многое объяснить – и про четыре недели, и что Он мне ужасно понравился, и что я не могла придти на танцы, и что постоянно думала о нем и додумалась до двух наших детей и даже внуков…

А он даже не помнит меня!

Какое страдание разрывает мое сердце!

В школе не лучше.

Все девочки постригли свои детские длинные волосы и сделали перманент. А я нет.

Надо сделать то же самое, а то я выгляжу как белая ворона. Наконец я добираюсь до парикмахерской, получаю свою прическу, прихожу в школу, и первый же встреченный мною одноклассник крутит пальцем у виска и говорит мне, что я дура.

Это ли не страдание?

Однажды я решила перекраситься в блондинку и получила восхитительно желтый цвет во всю голову.

Желтый, конечно, ближе к блондину, чем мой натуральный русый, но все же хотелось платинового отлива.

Почему-то я решила, что если на желтый цвет наложить немного басмы, то будет то, что надо – благородная платина.

Однако из-под шапочки для окраски волос возник изумрудно-зеленый!

Мама дорогая! Дома нет больше никакой другой краски, надо идти в магазин, а на дворе лето красное, шапку не наденешь, да и никакой шапкой не закрыть то, что я себе устроила на голове.

Пришлось передвигаться короткими перебежками до парфюмерного магазина, и, конечно, я встретила всех своих знакомых, которых даже не видела со времен детского сада.

Не успела я вбежать домой, как тут же позвонила мама и спросила, что у меня с волосами и почему я гуляю с этими волосами по улицам родного города.

Это означает, что меня видели несколько маминых знакомых и донесли об этом маме по телефону.

Эпопея с окраской закончилась короткой стрижкой, и я говорила знакомым, что это мой стиль.

Как говорил Наполеон: если вам достался лимон, вы можете сделать лимонад.

Колготки, которые съезжают именно в тот момент, когда надо выходить к доске, потому что самые дешевые колготки не могут не съезжать, лямки и бретельки, которые выглядывают из-под одежды потому что одежда сделана в России, ногти, которые обломались как раз перед свиданием, дождь, который испортил прическу, тушь, которая размазалась на глазах, потому что «Ленинградская» за 40 копеек – страданиям девочки-подростка несть числа.

Мой знакомый мальчик обронил накануне, что позвонит мне завтра, и вот весь день я сижу как пришитая около телефона.

Я не могу смотреть телевизор, пойти в душ, я не могу даже выйти на балкон – вдруг я не услышу звонок.

В этот день телефон звонит непрерывно, какие-то знакомые родителей, какие-то проверки телефонной линии, подружки, которым нечем заняться, – все, кто угодно, кроме нужного мне человека.

Мое настроение катится под гору, я почти плачу, потому что день давно перевалил за вечер, а я все жду.

Я думаю о том, что он занят неотложными делами, что он тоже думает обо мне, но непреодолимые силы удерживают его и не пускают ко мне.

Я бы позвонила сама, но, во-первых, не знаю его номера, а во-вторых, это неприлично.

И что я скажу, если он мне позвонит? А вдруг он подумает, что я имела ввиду… Нет, лучше этого не говорить, а то он ответит, что… Что же мне сказать?

Наконец он мне звонит и спрашивает, сделала ли я уже математику.

Боже мой! Ему интересна не я, а моя математика.

– Конечно, сделала. – Мой голос звенит как лед.

Он разочаровал меня.

Я надеялась, что первыми его словами будут:

– Боже мой, как было трудно добраться до телефона, но я так стремился к тебе, ты моя голубая мечта розового детства! Я думал только о тебе, и все цветы мира готов принести к твоим ногам. (Интересно, вместились бы все цветы мира в подъезд панельной пятиэтажки?)

Дальше мы говорим про уроки и завтрашний день, о какой-то еще ерунде, он говорит «Пока!» и мой день меркнет как свет в кинотеатре.

Все. Ждать больше нечего.

Лет в 14 оказалось, что у меня слабое зрение, и мне нужны очки.

Красивую оправу добыть не удалось, и мама купила мне что-то пластмассово-зеленое.