Анатомия героя - [51]

Я попробовал было обратиться к книгам, но таковых на ЭТУ Тему не оказалось. Человечество, оказывается, отдавалось своим страстям безоглядно и женщин осмысливать не пыталось. Ницше советовал, идя к даме, взять хлыст, Шопенгауэр их презирал, но тантрические ритуалы позволяли достичь божественных озарений лишь с помощью юной женщины.

* * *

Смерть и Любовь над миром царят,

Только Любовь и Смерть.

И потому Блядь и Солдат

Нам подпирают твердь

неба. Горячие их тела

(он — мускулистый, она — бела,

так никого и не родила,

но каждому мясо свое дала),

переплелись и пульсируют вместе.

Ей — безнадежной неверной невесте —

В тело безумное сперму льет,

Зная, что смерть там она найдет.

У Бляди мокрый язык шершав.

В щели ее огонь,

Солдат, отрубатель и рук, и глав,

Он семя в нее, как конь…

Она ему гладит затылок,

И он извивается, пылок…

* * *

11 июля в 7.30 утра она явилась после нескольких суток отсутствия. Полупьяная. Я ждал ее не один. Пригласил нашу общую подругу, девочку-фотографа Лауру Ильину, дабы быть твердым. Я заставил ее уехать и вывезти вещи в это же утро.

31 июля, через 20 дней после разрыва, меня сфотографировали в помещении редакции "Книжного обозрения", что на Сущевском валу. Полароидом. На левом плече у меня обнаружился светящийся шар. Юноша, сотрудник"…обозрения", провозгласил, что это черт на самом деле. Ясно, что сбликовала, наверное, линза, нечто отразилось в чем-то… однако мне стало не по себе. Шар света, сидящий у меня на левом плече, мне ни к чему.

За день до этого, вечером, мне позвонил капитан Шурыгин и сказал испуганно (до этого мы не виделись многие месяцы): "Ты береги себя, Эд. Я тебя люблю. Прошлой ночью ты приснился мне покойником. Мертвецом. В гробу…"

Хуевые мои дела. На плече у меня черт, Шурыгин увидел меня в гробу.

* * *

Первого августа, дабы не быть вечером одному, пошел в театр «Сатирикон», он вблизи Сущевского вала, минут десять ходьбы от "Книжного обозрения". Я был с несколькими сотрудниками газеты. Перед спектаклем мы выпили шампанского в буфете. Я посидел минут двадцать и, наступая на ноги, выбрался из зала, ибо спектакль "Игра в жмурики" раздражил меня своей тенденциозной болтовней. (Двое актеров, действие происходит в морге).

На улице было желто и смутно. Ветер растрепывал обильную, безумную и рахитичную зелень. Дальнейшие события имели смутную четкость дурного сна.

Подошел по тропинкам почти к Сущевскому валу и попытался перейти на противоположную сторону оживленного шоссе. Мешали автомобили в двойном движении. Двинулся по обочине. Заметил, что на противоположной стороне, поглядывая на меня, движется мужичонка. Я перешел дорогу. Мужичонка приблизился, как бы ждал. Невысокого роста, черные брюки, свитер, поверх свитера воротник голубой рубашки. Очень загорелое лицо, светлые яркие глаза, полуседые ухоженные волосы. Косые скулы, кадык крючком. Хрящеватые уши. Можно сказать, чистенький, в меру подвыпивший рабочий. "Ты мне свистел?" — спрашивает. "Нет, ничуть".

Идет рядом со мной к Сущевскому валу и бурчит, высказывая… мои мысли: народ такой уродливый, страна оккупирована (взгляд на витрины киосков у перехода). Вдруг, заглядывая мне в лицо: "У тебя лицо, как пластиковое. Неживое. Ты как неживой". Я иду себе невозмутимо, весь в черном, вплоть до черного носового платка. Он вновь, заглядывая в лицо: "Ты мертвый, вот что". Сказано очень испуганным голосом.

Перейдя на противоположную сторону Сущевского вала, стоим у развилки улиц. Он: "Я пойду. Ты осторожно". — "А что, — улыбаюсь я, — смерть за мной скалится?" Он побледнел и, с придыханием: «Да». Жмет мне руку. "Ты мне странно знаком. Так знаком, как будто мы в одном классе учились". Он мне так знаком, как будто мы тысячелетие вместе провели в одной тюремной камере.

Иду по Сущевскому валу один. Через момент он догоняет меня. Забегает вперед. Он в панике. "Не ходи туда! Тебя сейчас убьют. За тобой идут двое. Один побежал (как бывает в снах, он употребил два варианта: «побежал» и "поехал") в объезд". Показывает рукой туда, где якобы есть параллельная валу улица. "Не ходи!" И оглядывается. Я не оглядываюсь.

Я решительно шагаю в дурном сне. Все вокруг желтое, люди куда-то исчезли, мы одни на всем земном шаре. В фильмах Антониони была, я помню, подобная атмосфера галлюцинаторного мира, где все правда и все мираж. Он бежит рядом и, как верная собачонка, заглядывает мне в лицо. Его лицо обеспокоено ужасом. Отвечаю ему на немые вопросы гримас. "Все равно когда-то убьют. Не сегодня, так завтра. Если боишься — отставай…" Он не отстает, но испуганно прибился, прилепился ко мне. И канючит: "Не ходи. Тебя убьют…"

У пересечения Сущевского вала с поперечной улицей на нас выходит высокий худой тип в голубой куртке. "Он!" — взвизгивает мой спутник и хватается за мою руку, чтобы обрести поддержку. Не доходя пяти или десяти метров до меня, тип вдруг падает на мостовую, корчится, как креветка, в зародыш и… замирает мертвым. Я размеренным шагом иду мимо. Мой спутник ненадолго нагибается над типом и вновь испуганно прилепляется ко мне. Он ошеломлен. Он: "Что же ты не остановился? Он мертвый. И почему он упал, как ты это сделал?"